Беник Сейранян - Пути и судьбы

Только одной Анне он и покорялся. Дай она ему яд вместо лекарства, выпил бы, не поморщился.

— Уф-ф… сестрица Анна, пусть сердечко твое успокоится, — говорил он, принимая из ее рук лекарство. — Если хочешь, дай вне очереди еще порцию.

Да, водились кое-какие странности за капитаном Варшамовым.

Жалоба Анны дала Микаэлу возможность перейти к делу.

— Правда, своеобразный он человек, наш капитан Варшамов, но сердце у него в высшей степени благородное…

Анна и этим словам не придала значения. Однако ее начинало нервировать, что Микаэл все не кончает говорить о Варшамове. Что ей до него? Мало ли на свете благородных людей?..

И, хотя Микаэл ни словом не обмолвился о том, зачем он эту беседу начал, женское чутье подсказало Анне истину. Дай он ей пощечину, она не почувствовала бы, пожалуй, большей обиды.

Неужто она, сама того не ведая, дала какой-то повод Варшамову? Как он смеет на что-то надеяться! Она попыталась, мысленно оглянувшись назад, проверить самое себя, припомнить каждый свой шаг, каждое случайно оброненное слово. Нет, ей не в чем себя винить. Она находила в своем сердце слова ласки и утешения для каждого, разве только одному доставалось больше, другому меньше, — не все всегда взвесишь…

Дойдя до конца аллеи, они остановились.

Аразян чувствовал себя в полной растерянности и проклинал в душе и себя и Варшамова.

Какое-то внутреннее беспокойство охватило Анну. Она подняла глаза и в упор посмотрела на Микаэла. Трудно сказать, чего в этом взгляде было больше, жалости или сочувствия, — уж очень незавидна была взятая им на себя роль.

— Я вас поняла, товарищ Аразян. Вам нужен ответ? К сожалению, я не смогу вам сейчас ничего сказать. Позвольте мне дня два подумать… — Больше она не могла произнести ни слова.

— Как прикажете… — смутившись, ответил ей Микаэл.

Слова жгли ему губы.

Через два дня Микаэл получил от Анны ответ. Она писала:

«Дорогой друг!

Вам, вероятно, это письмо покажется странным. В самом деле, вместо лаконичных «да» или «нет» — целое послание. Что поделаешь — вы задали мне трудную задачу. Поэтому вооружитесь терпением и, пожалуйста, дочитайте до конца.

Убогой и жалкой могла бы показаться человеческая мысль, если бы, отбросив, оставив в стороне целый мир, складывающийся из этих крошечных «да» и «нет», — мир чувств, переживаний, мук, — она ограничивалась сухим заключительным итогом.

Простите, если я излагаю свою мысль недостаточно ясно. Я-то сама хорошо знаю, что хочу сказать, но в слова это не укладывается.

Не знаю почему, но какой-то внутренний голос говорит мне, что я должна быть с вами искренней, как с самым близким и родным человеком. Не скрою, я глубоко уважаю вас, а возможно, и больше, чем уважаю. Я еще и сама как следует не разобралась в своем чувстве, да, признаться, и не задумывалась над этим. Но то, что оно существует, — неоспоримо.

Позвольте же мне сказать обо всем прямо. И знайте: вы можете не насиловать себя с ответом — не на всякое письмо обязательно отвечать. Мне просто захотелось поговорить с кем-нибудь, открыть кому-то свое сердце.

Судьба моя сложилась плохо. Может быть, даже мало сказать плохо, — трагически. На мою долю выпало столько испытаний, словно жизнь только и заботилась о том, чтоб показать мне, на какие жестокости она способна.

Вообразите себе счастливую семью, благополучие которой добыто ценой тяжелых усилий. Мы начинали на пустом месте. У нас были здоровые руки, любовь друг к другу и бескрайняя вера в будущее. Вот это единственное богатство и легло в основу нашего семейного очага. Муж мой Артем днем работал на шахте, по ночам занимался. Так же и я. Встречались мы всего на несколько коротких часов в сутки. Но эти часы были полны такого взаимного тепла, такой заботы и ласки, что грешно было мечтать о большем счастье. Потом Артема выдвинули — он был в числе тех лучших людей, которым партия и правительство доверили работу в Рабоче-крестьянской инспекции. Здесь он тоже не знал ни сна, ни отдыха, переутомлялся, нервничал. Но стоило ему войти в дом, как он точно сбрасывал с себя все тяготы и заботы и светился, как ясное солнышко.

Вскоре один за другим появились на свет наши дети, наполнившие дом еще большей радостью. Это было уже полное счастье…

Но вот грянула война, и ее неумолимые руки все скомкали и искалечили.

Дом наш сгорел, и я не в силах была спасти даже щепочки: так и ушла — с пустыми руками.