— Где они все? — спросил Филимонов. — Умерли?
— По-разному… Филя, когда-то ты занял у меня десять рублей. До сих пор не отдал.
Филимонов вспомнил, как перед отъездом в эмиграцию сидел здесь голодный, а другим посетителям подносили знаменитые фирменные шницели с дольками апельсинов и ему так захотелось есть, что он заказал себе такой шницель. А денег при расчёте не хватило, и пришлось попросить десятку у одного из завсегдатаев, сидевшего с кинорежиссёром Тарковским за соседним столиком. Так он и уехал, не вернув долг.
Филимонов вынул бумажник, достал десятидолларовую купюру, вручил.
— Справедливо, — сказал незнакомец. — Наросли проценты.
Он налил себе и Филимонову вина, спросил:
— Преуспел?
Филимонов рассказал, что живёт в Лос-Анджелесе, подрабатывает в одной из кинофирм Голливуда, консультирует переводы сценариев с русской тематикой.
— А как же рассказы? Весь «Националь» знал про ваши рассказы.
— Никак, — нехотя сознался Филимонов. — Зато Бродский и Довлатов прославили русскую литературу.
— Угу, — все так же брюзгливо согласился собеседник. — Способные. Особенно Бродский. Однако зря эмиграция в своё оправдание впаривает сюда этих авторов. Их не признали и не могут признать народы России за своих.
— Почему? — изумился Филимонов.
— Все это напрочь оторвано от нашей почвы, корней… Все вы, кто уехали за славой, деньгами, предали в трудные годы Россию.
Филимонов почувствовал, что какая-то обидная правда в словах незнакомца есть. И тем более вспыхнуло чувство протеста.
— Извините, я с вами не согласен. — Он встал и направился к гардеробу одевать свои плащ и шляпу.
Они поднялись лифтом и пошли по длинному гостиничному коридору. Жена на всякий случай придерживала его под локоть. Другой рукой тянула за ремешок чемодан на колёсиках.
Вдруг ни с того ни с сего у него стало учащаться дыхание. И одновременно резко тяжелеть в груди. Там, где сердце.
Он схватился за стену, прижался к ней, почувствовал, что вот-вот начнёт оседать.
— Стой! — приказала жена.
Она бросила чемодан, ринулась куда-то вглубь коридора. Он стоял, вжимаясь в стену, пытался остановить учащающийся сбой дыхания. И одновременно думал о том, что вот сейчас мимо пройдёт кто-нибудь из постояльцев, застанет его в таком виде.
Из глубины коридора бежала навстречу жена, несла в руках обитый бархатом стул.
Он сел.
Жена раскрыла чемодан, достала пластиковую коробочку с лекарствами. Дала одну таблетку, затем, подумав, другую. Запить было нечем. Он разгрыз их, проглотил.
— Сиди, — сказала жена. — Сейчас тебе станет лучше, а я отвезу чемодан и открою наш номер.
И опять он остался один в коридоре. Рот был полон горечи от лекарств. Думал о том, что, если помрёт, бедной Марине придётся каким-то образом везти его труп в Москву…
Наверное, не надо было соглашаться на эту поездку. Несерьёзно. Гиблое дело.
Невдалеке из открывшейся двери номера вышла пожилая дама с разряженной девочкой. Они прошествовали к лифту. Девочка с изумлением обернулась. Её глазами он увидел себя в Италии, нелепо сидящего на стуле посреди коридора в расстёгнутой куртке. «Позор старости, — подумал он. — Чего доброго, могу и впрямь помереть. В чужой стране, в Италии, в этом отеле».
— Ну как? Тебе легче? — подбежала жена.
— Легче, — отозвался он, поднимаясь.
Она подхватила его под руку, взяла стул, и они двинулись дальше по коридору. Дошли до позолоченного столика, на котором стоял вазон с цветущей орхидеей. Жена вернула стул на место.
— Ещё далеко? — Он боялся, что у него снова перехватит дыхание.
— Рядом. Через два номера.
Войдя в номер, он содрал с себя куртку и рухнул на кровать. Такую широкую, что на ней можно было бы уложить человека четыре.
Утреннее солнце светило в номер. Хорошо было лежать, прикрыв глаза от яркого света, слышать голос жены:
— Тут в холодильнике фанта, кока-кола, пиво, «Аква Минерале». Что ты хочешь?
— «Аква минерале».
Она подала стакан со стреляющей пузырьками водой. Он отпил несколько глотков, осторожно поставил стакан на тумбочку. И это движение напомнило о Москве, о больнице, откуда он выписался после инфаркта два месяца тому назад.
Жена достала из чемодана тонометр, мерила ему давление, а он думал о проклятом коридоре, о том, что неминуемо придётся тащиться по нему к лифту на завтрак, обед и ужин. «Это было авантюрой — лететь сюда с Мариной, связывать её своей немощью…»
Читать дальше