Владимир Файнберг - Иные измерения. Книга рассказов

— Коммунизм имеет право защищаться от агентов иностранных разведок! — громко заявил Иржи Пеликан.

Потом полночной зимней Москвой я провожал Юлию на Малую Бронную, где она жила в общежитии аспирантов театрального вуза.

— Когда мы с Искрой были связными подпольного штаба партизан, — сказала Юлия, — с нами был совсем молодой парень, мальчишка. Теперь этот Христо — как ты. Художник. Его карикатуры любит вся Болгария. Он первый раз в Советском Союзе. Завтра должен вернуться из творческой командировки в Караганду. Рисовал под землёй портреты шахтёров. Перед самолётом в Софию ему останется два дня. Примешь его у себя?

— Что ж… Раскладушка найдётся.

Сама Юлия улетала на Кипр, в Никозию, ставить в каком-то оставшемся с античных времён амфитеатре пьесу Брехта «Кавказский меловой круг».

Они все были включены в запредельную для меня жизнь. Всё время куда-то уезжали, откуда-то приезжали.

Вот и Христо, сидящий рядом со мной в вагоне электрички, побывал и в Париже, и в Колумбии. А теперь вернулся из Казахстана. По моей просьбе показал блокноты с замечательно живыми изображениями чумазых шатеров.

Ух и храпел ночью этот усатый богатырь в моей комнате! Храпел так, что люстра позванивала под потолком.

…Когда мы вышли из электрички, над Загорском уже поёживались звезды. Вместе с вереницами старушек шли, подгоняемые морозным ветром, ко входу в лавру.

Я-то был одет достаточно тепло. Перед выходом из дома Христо обратил внимание на моё демисезонное пальтецо и решительно надел на меня свою кожаную куртку с овчинной подстёжкой, а сам извлёк из чемодана переливчатый зеленоватый плащ, правда, тоже с какой-то хлипкой синтетической подстёжкой. Я был в кепке, а он вообще без головного убора. Отказался от шапки-ушанки.

Я тогда ничего не понимал в богослужебных делах. С кепкой в руках, повинуясь коловращению людских потоков, побывал у раки с мощами преподобного Сергия Радонежского, у икон Христа и Богородицы и довольно быстро очумел от напора толпы, мигания сотен свечей, малопонятных молитв на церковнославянском языке.

Утеряв из виду Христо, стал пробиваться к выходу из храма.

Мой иностранный друг стоял у дверей в своём элегантном переливчатом плаще и коричневых вельветовых брюках, торопливо набрасывал в блокноте лица входящих и выходящих старушек, нищих, церковных служек.

— Ты сам не знаешь, какие тут сокровища! — азартно шепнул он мне. — На этих лицах вся их жизнь. Ни Рембрандт, ни Гойя не имели такой натуры.

— Откуда ты так хорошо знаешь русский?

— У нас ведь учат в школе, в институте, — удивился он моему вопросу и доверительно сообщил: — Я что-то очень голодный.

Едва мы вышли из стен лавры, как следовавший за нами мужичок в ответ на мой вопрос, нет ли где-нибудь поблизости ресторана, объяснил, что неподалёку, должно быть, ещё работает предновогодняя ярмарка со своей столовкой в ангаре.

Мы ринулись туда. Звёзд уже не было видно. Валил снег.

Ярмарка прекращала работу. Под открытым небом за длинными рядами прилавков кое-где ещё стояли бабы в передниках, надетых поверх тулупов, доторговывали солёными огурцами и квашеной капустой из кадок.

Христо сейчас же принялся их рисовать.

А я подошёл ко входу в ангар. Несмотря на поздний час, ярмарочная столовая работала. Там тянулись накрытые клеёнкой столы, во всю длину уставленные дымящимися котлами, самоварами, мисками мочёных яблок и прочей заманчиво пахнувшей снедью, бутылками водки.

Я поспешил за своим другом. Еле оторвал от его занятия. Дрожащими от холода руками он запихнул в карман плаща толстый блокнот, угольный карандаш и вдохновенно двинулся за мной к ангару.

…Только расположились мы среди честного народа на скамье, только, ощутив блаженное тепло, распахнули наши одежды, только подбежал к нам наряженный а ля рюс один из разбитных официантов с перекинутым через руку узорчатым полотенцем, как сзади раздался голос:

— Ваши документы!

Милиционер и тот самый мужичок, который направил нас на ярмарку, стояли за нашими спинами.

У Христо были документы. А вот у меня не оказалось.

— Иностранцы? Пройдёмте в отделение. И нас повели в милицию.

— За что?! — спросил я старшего лейтенанта — начальника отделения, после того как мы были обысканы. — Отпустите! И извинитесь перед моим товарищем!

Христо не протестовал. Он с любопытством озирался. Особенно его тянуло заглянуть в соседнее помещение с открытой дверью, где виднелась железная клетка. Там на полу спали вповалку какие-то люди.