Владимир Файнберг - Иные измерения. Книга рассказов

— А зачем мне ехать с тобой на Киевский вокзал, потом возвращаться на электричке? Этот суматошный малый так надоел Игорю, что он не стал особенно отговаривать Юлика от опасной затеи.

Открыв заднюю дверь вагона, безумец с рюкзаком за спиной дожидался того момента, когда покажутся знакомые дачки.

— Вечером сбегай на станцию, позвони мне из автомата! — крикнул на прощание Игорь.

Последнее, что он увидел, — как Юлик катится вниз по откосу насыпи.

Но тот не позвонил.

…Патруль железнодорожной милиции задержал его почти сразу после приземления. Нарушителя, покрытого синяками, привели в отделение. Дежурный сержант-украинец потребовал документы. Никаких документов у задержанного не оказалось. При обыске в карманах брюк ничего, кроме авторучки и пустого блокнота не нашли. Тогда сержант встал из-за стола, принялся собственноручно потрошить рюкзак.

Пованивающие тухлятиной огромные кости, груда камней…

— Что это такое?

— На память о море, — ответил Юлик.

— А кости чьи? Признавайся, гад, кого убил?! — Сержант сел за стол, начал было снова перелистывать блокнот и обратил внимание на вдавлины, оставшиеся на первой странице от какого-то уничтоженного текста.

Он взял авторучку Юлика, открутил колпачок, принялся обводить слабые следы какой-то шифровки, как ему показалось. Но авторучка оказалась наполненной какой-то прозрачной жидкостью.

— Ага! Симпатические чернила! — сержант решил, что сама судьба послала ему этого шпиона и убийцу. Он мечтал о повышении по службе.

Сержант взял остро отточенный карандаш. Принялся обводить вмятины на странице блокнота. Ему пришлось изрядно попыхтеть, прежде чем перед глазами возникли строки: «На горизонта верёвке сохнет морская синь»…

Сержант перевёл взгляд на кости, камни, скорчившуюся на табурете жалкую фигурку, гаркнул:

— Забирай всё своё дерьмо и вон отсюда! Сизый френик!

Он хотел сказать — шизофреник.

Ни о чём этом Игорь не узнал. Через несколько дней отец сообщил ему, что сослуживец вернулся, рассчитался с Юликом и попросил его съехать с дачи.

А в июле позвонила из Ялты тётка. Рассказала, что прочла в городской газете заметку с фотографией неопознанного трупа, найденного за павильоном «Бульоны». У трупа был проломлен висок.

На фото она узнала Юлика.

Вечером в итальянском городке Руво ди Пулия идёт дождь. Первый за лето.

Струи драгоценно сверкают в свете неоновых фонарей, окружающих старинную площадь. Пусто, глухо. Ни одной автомашины, ни одного прохожего.

Четырнадцатилетняя Симона, укрытая от дождя изъеденной временем античной аркой, недвижно стоит под раскрытым зонтом. Некому посмотреть на фиолетовый зонт, который подарила ей бабушка ещё весной, в день окончания восьмилетней школы. С тех пор не было случая показаться с подарком. Не было дождей.

Оказывается, дождь — это очень красиво. Но никто не видит, как струи омывают кроны платанов и кипарисов, не слышит, как, словно по клавишам, бьёт вода по древней брусчатке, отчего по всей площади взметаются тысячи звонких фонтанчиков.

Пусто, как после Страшного суда.

Все сидят по домам, уткнувшись в телевизоры. Люди разные, а смотрят одно и то же. Крашеные блондинки с длинными ногами опять изгиляются по всем каналам — то рекламируют товары, то ведут из вечера в вечер одни и те же шоу.

Симона одиноко стоит под своим зонтом, как статуя. В тщательно отглаженных красных брюках, кожаной курточке.

Пойти некуда.

…Снова если не шоу, то фильмы, где бегают актёры с пистолетом в одной руке и мобильным телефоном в другой.

Вернуться домой, где все её любят, — как пойти на казнь.

…Все та же щербатая мраморная лестница, круто ведущая вниз, в подвал одного из впритык стоящих средневековых зданий. Там, в двухкомнатной квартирке без окон, с газом и электричеством, все та же бабушка и все та же мама. Все тот же телевизор. Живут на пенсию погибшего прошлой осенью отца-железнодорожника.

Отец считал, что Симона после окончания восьмилетней школы должна учиться в профессиональном училище на швею. И мама с бабушкой тоже хотят, чтобы Симона сидела за швейной машинкой в мастерской или на фабрике по пошиву одежды. Пока не выйдет замуж.

Но у неё совсем другая цель, о которой страшно даже сказать родным. Только священнику, толстому дону Франческо, призналась во время исповеди. Тот улыбнулся, вздохнул, будто такой в прошлом была и его мечта…

Симону всегда тянуло к мальчишкам. С детства увязывалась за ними. Особенно когда они гоняли в футбол на окружённом кипарисами пустыре за кастелло — старинной цитаделью, построенной крестоносцами. Иногда за недостатком игроков ей даже разрешали постоять в воротах. Казалось, это было совсем недавно, когда она, тоненькая, с тяжёлой копной волос за плечами, устав без толку торчать между двух брошенных на землю ранцев, выбежала из ворот, долго путалась в ногах у отгоняющих её подростков, которые не давали хоть раз ударить по мячу, и всё-таки на миг заполучила его да так наподдала ногой, что тот влетел в ворота соперников.