Владимир Файнберг - Приключения первого бессмертного человека на Земле

— Папа, не умирай, — выдохнул я.

Раньше как‑то в голову не приходило, что и его вслед за мамой когда‑нибудь заберёт смерть.

По–итальянски весна называется примавера. В буквальном переводе — первая правда, что ли?

Окно моей огромной комнаты выходило на восток. По утрам тёплое солнце ярко освещало как раз то место, где я заставлял себя заниматься по русским учебникам. Остальная часть комнаты оставалась в глубокой тени.

«Первая правда» заключалась в том, что меня сильней и сильней манило море. Оно было всё так же недоступно. А если говорить начистоту, вторая правда была в том, что я никак не мог забыть ту девочку в самолёте. Две её косички, голую шейку с завитушками волос…

Стиснув зубы, пытался сражаться с проклятыми иксами и игреками, проклятыми катетами и гипотенузами, зубрил химические формулы, даты разных событий истории. Ничего не лезло в мою вихрастую голову.

Я всё ждал, когда же наступит 19 мая – день моего рождения. Отец обещал, что в этот день мы покинем пределы кастелло, наконец, выйдем на берег и, если не будет шторма, даже совершим прогулку по морю.

С утра до вечера он был занят в лаборатории, контролировал меня только по вечерам: просматривал тетради с задачами, задавал вопросы по пройденному материалу. Даже за обедом мы редко встречались.

Кроме какой‑то основной проблемы он был поглощён изготовлением другого браслета. Ведь отец не химик. А нужно было создать браслет такой прочности, чтобы тот ни при каких условиях не мог разбиться.

Зеленоватый, полупрозрачный браслет на моей левой руке был хрупок, и кошмаром всей моей жизни было вечно беречься, бояться обо что‑нибудь удариться, упасть. Вот почему всюду, где я жил, полы застилались толстыми поролоновыми матами, коврами.

Чем дольше шло время, чем ближе было 19 число, тем невыносимей становилось сидеть за учебниками.

Через каменный коридор я выходил мимо «рыцаря» на крытую галлерею к лестнице. Оказалось, широкие, необычно низкие ступени предназначались для того, чтобы кони с рыцарями могли подниматься прямо наверх, в сводчатые залы замка. Так объяснил Микеле.

Я спускался к внутренней площади кастелло, раз за разом обходил её всю. Дёргал наружные двери каких‑то помещений замка. Они были замурованы.

Однажды, оглянувшись наверх – не видит ли с башни отец? – спустился по каменной лестнице в подземелье под площадью и обнаружил там небольшую старинную пушку. Дальше за ней было совершенно темно. И я решил всё постепенно исследовать, как только раздобуду фонарик.

Здорово после мрака подземелья выходить на ослепительное солнце в парк на склоне холма, осторожно спускаться мимо цветущих кустов и деревьев к тропинке, ведущей вдоль сквозной ограды.

Иногда видно было, как по улицам ходят люди, проезжают автомашины. А я зверем в зоопарке, всё бродил по тропинке, обнимавшей подножье холма, на котором высился кастелло. Иногда в небо над замком залетали чайки. Как же я завидовал их свободе! Оттуда, с высоты, им было видно море. Я же, как какой‑нибудь крот, должен был всё время смотреть вниз, под ноги, чтобы не споткнуться о выступивший из земли древесный корень или о камень.

…По мере того, как завершалось наше обустройство, Микеле стал приежать реже. Привозил целые решета ягод и фруктов со своего участка – клубнику, черешню, чудесный спелый инжир. А также цветную капусту, ранний картофель.

В разгар весны Микеле трудился с лопатой среди своих посадок. Загорел до черноты. В остальное время готовил очередную выставку графики для показа в Аргентине, в Буэнос–Айресе.

— Папа, давай, чтобы не утруждать его, купим автомобиль. Мы же теперь богатые!

— Но у меня нет прав. И нет времени ходить учиться на автокурсы. Не забывайся, Артур. Жидкость в браслете уберегает тебя от старения клеток, даёт возможность жить вечно. Но не страхует от аварий. А также возможности погибнуть от раны, даже инфекции. Хотя ты обладаешь высоким иммунитетом.

Не реже чем раз в два месяца он брал у меня из вены кровь на анализ.

В конце концов, мы теперь могли бы нанять шофёра с машиной и сколько угодно помощников. Но он из предосторожности дважды в неделю сам выходил в город за продуктами, сам управлялся по хозяйству. Мне разрешалось только мыть посуду, закладывать бельё в стиральную машину и ежедневно пылесосить ковёр в моей комнате.

В лаборатории он, как всегда, запирался. Она была недоступна для меня. Я не собираюсь заниматься молекулярной биологией. Но мне было обидно это затворничество. В России хоть была Ольга Николаевна. Чем дольше шло время, тем больше я по ней скучал.