Владимир Файнберг - Приключения первого бессмертного человека на Земле

То есть, как я понял, это было артиллерийское орудие времён Первой мировой войны. Италия в ней точно участвовала.

Впервые в жизни я с удивлением понял, что прочитанное мною в учебниках составляет теперь моё собственное знание.

Снарядов рядом с пушками не было. Валялся продырявленный резиновый шланг, который, видимо, не так уж давно использовали для полива. И я подумал о том, что сейчас, в жару, мы тоже должны поливать землю под кустами и деревьями парка, заботиться о нём.

За пушкой грудились кучи полуистлевших веток и сухой листвы. Разгребя проход, я увидел пластиковую бутылку из‑под кока–колы и ссохшееся крыло чайки, неизвестно зачем залетевшей сюда, в подземелье. Хотя потолок был высоко над головой, сразу по выходе из этой мусорной пробки в темноту моё лицо опутала сеть паутины.

Я с омерзением стряхнул её с себя. И включил фонарик.

Его луч выхватил из темноты штабеля полуразвалившихся деревянных ящиков, стеной перегородивших дорогу. Подземелье было набито ими доверху. Я подумал, что мне в одиночку с этой преградой не справиться. Поднял руку, с силой дёрнул за деревяшку одного из средних ящиков, и в ту же минуту они рухнули к моим ногам так, что я едва успел отскочить.

Когда пыль рассеялась, я увидел, что проход дальше во тьму открыт, а я стою заваленный по колена макаронами.

«Ещё хорошо, что не накрыло с головой, — подумал я, — глупо было бы погибнуть в макаронах».

Перелез через оставшиеся внизу ящики, посветил во мрак.

Луч озарил массивные кресла с продавленными сиденьями, трёхэтажный буфет из резного дерева, кровать с истлевшим балдахином и то ли широкую вазу, то ли ночной горшок, стоящий на столе рядом с несколькими толстыми фолиантами.

Это были старинные книги. Название одной из них я разобрал – Данте. «Вита нуова» – новая жизнь.

Казалось, всю эту мебель делал один мастер, очень искусный. И мне стало жаль, что она томится тут, во мраке подземелья.

Если бы её почистить, подремонтировать, она могла бы украсить собою любой музей.

Не знаю, почему вспомнился Микеле.

Я чуть не грохнулся, споткнувшись о какие‑то валяющиеся рамы. Посветил под ноги и заметил, что в одной из них сохранился портрет. Запылённое, покрытое плесенью лицо человека с бородкой. Он был одет в чёрный камзол и держал в руке свиток, на котором было что‑то написано. Наверное, по латыни. Хорошо, что я присел на корточки, чтобы попытаться прочесть надпись, потому что вовремя заметил опасность: сразу за портретом зияло квадратное отверстие с истёртыми ступенями узкой лестницы.

И я решил спуститься еще ниже.

Это оказался погреб. Уставленный целыми и разбитыми глиняными кувшинами. С низкого потолка торчали железные крючья. Может быть, на них когда‑то висело мясо, разные копченые окорока… В какой‑то книге, наверное, в «Трёх мушкетёрах» или в «Айвенго» я читал описание подобного погреба.

Когда я вылез и двинулся дальше, в луч фонарика попал изъеденный ржавчиной котёл, валяющиеся рядом с ним огромные сковороды и разбитые чаши.

Водил фонариком влево, вправо. Показалось, будто что‑то блеснуло. Подошёл, нагнулся. Это была палочка с какими‑то колючками на конце. С глубоко выцарапанной на ней надписью готическим шрифтом — Готфрид.

Сунул непонятную вещицу в карман.

…Какие‑то поваленные треноги, решётки. Видимо, жаровни. Большой прямоугольный кусок мрамора с отбитым краем. Остатки стола?

Подземелье расширилось. Луч едва доставал до стен, откуда тоже торчали крюки и скобы.

Конюшня! Я догадался об этом потому, что сначала задел ногой и нашарил в пыли подкову, а потом увидел множество длинных конских черепов.

На выходе из залы стоял прислонённый к стене круглый бронзовый щит. Очень тяжёлый. Наверное, я был первый человек со времён крестовых походов, который попытался его поднять.

То, что случилось дальше, покажется вам смешным. А мне в тот момент было совсем не до смеха.

Продолжая свой путь, я высветил во тьме здоровенный каменный стул. А может быть трон. Не знаю. Я сел на него. Выключил фонарик, чтобы зря не расходовать батарейки. Ведь предстояло ещё возвращаться.

Откуда‑то тянуло свежим воздухом, сквознячком.

Сидел, откинувшись на высокую спинку и свесив руки. Устал.

Думал о том, что археологи и музейные работники не могли не побывать здесь, но почему‑то все брошено, будто никого эти следы крестоносцев не интересуют. А скорее всего, музейщики давно забрали самое ценное.

Думал и о том, что настоящая жизнь проходит наверху, за стенами кастелло. Что с того, что недавно отец пригласил к нам двух итальянских учителей, и я сдал им математику, физику и химию сразу за два учебных года. Сам не понимаю, в каком я теперь классе.