Владимир Файнберг - Patrida

— А я? Мою ногу больше не надо лечить? Смотри мою ногу!

Артур отошёл от письменного стола с телефоном, присел на диванчик.

— Ну, пожалуйста, не ревнуй меня к больным.

— Снимай носки. Твои носки колючие. Он снял один носок, другой.

— Целуй! — командовала Лючия. — Выше. Артур осторожно поцеловал то место, где был ожог, поцеловал колено.

— Мой, — прошептала Лючия, отбрасывая плед.

…Мокрый город сверкал под лучами утреннего солнца. Сверкал асфальт шоссе, сверкала листва вечнозелёных кустов и деревьев. Улицы то поднимались, то круто уходили вниз, зажатые с двух сторон сплошными линиями домов. На красных черепичных крышах кое–где ещё дотаивал снег.

Побывав у Ангелоса с Сюзанной и полечив простуженную Рафаэллу, Артур шёл в распахнутой куртке, шёл новым, незнакомым путём к дому Манолиса.

Теперь он знал: здесь невозможно заблудиться. Все улицы в конце концов приводят вниз, к набережной. Порой с крутизны спусков она становилась видна рядом с гаванью, усеянной кораблями.

Он шёл из солнца в тень и снова в солнце мимо подъездов с мраморными ступенями, мимо лавки жестянщика, где у входа были напоказ выставлены коленчатые водосточные трубы, мимо таверны с названием «Адмирал Бенбоу», мимо висящих под тенью длинного навеса разделанных бараньих туш, мимо мокрых пальм, за которыми белел отель «Франция».

Вдруг о его лицо ударилась пчела, ещё бестолковая, не сознающая спросонья, куда летит. «Господи! — подумал Артур. — Видимо, начинается средиземноморская весна».

Пройдя ещё один квартал, он услышал:

— Ясос, русос! Октопус фишинг?

Артур огляделся и увидел машущего ему из проулка старика Панайотиса. Хозяин магазинчика разгружал с тележки, в которую был впряжён ослик, ящики с пластиковыми бутылками апельсинового сока.

— Ясос! — обрадовался Артур.

Панайотис зазывал внутрь лавки, показывал жестами, что хочет чем‑то угостить, и Артуру хотелось побыть со стариком, но постучав по циферблату ручных часов, он объяснил, что торопится.

Тогда Панайотис сам подошёл к нему, вытащил из кармана стодрахмовую монету. Криво улыбаясь, изобразил, что однажды обманул, обсчитал.

Артур взял её, поклонился старику и пошёл дальше. Подумал — вернулась денежка, кинутая в копилку шаловливой Уранией…

Дом Манолиса был в двух шагах. Привычно просунув руку в решётчатое отверстие, Артур дёрнул за толстую проволоку, отворил калитку. И тут, стоя у двери нижней комнаты, обнаружил, что забыл в секретере на вилле ключи. С минуты на минуту должны были явиться больные.

Часть узкого дворика, залитая солнцем, просохла. Мандариновое дерево лаково блистало зелёной листвой. Другая же часть двора, загороженная от света громоздящимися по откосу горы домами, лежала в глубокой тени.

Родственники Фанасиса, прибывшие из Салоник, и Янис с отцом пришли почему‑то одновременно.

Артур извинился:

— I'm sorry. The house is locked [127] Извините меня. Дом заперт (англ.). , — сказал он пришедшим и, подводя по очереди каждого к мандариновому дереву, принялся за дело.

Родственники Фанасиса — мать и некрасивая, пухленькая дочь оказались практически здоровы, ни на что не жаловались, и прибыли сюда по призыву суетной Маго, чтобы провериться на всякий случай.

Глава же семьи — тучный господин с тенью непроходящей заботы на лице — серьёзно страдал гипертонией.

Артур показал на затылок пациента, спросил:

— Pain? [128] Болит? (англ.) Ponaj? [129] Болит? (греч.)

Господин уныло кивнул.

Делая пассы сверху вниз по ауре, Артур мысленно заложил программу: нижнее давление — 90, верхнее — 120. Потом поставил пациента спиной к себе, попросил снять пальто, перекинул через ветку дерева и положил обе свои ладони под свитер на область почек. Затем окутал тело пациента защитной аурой, как коконом, перекрестил. Снова показал на затылок, спросил:

— Pain?

— I feel no pain [130] Я не чувствую боли (англ.). . — Тучный господин прислушался к себе. — No pain.

Артуру хотелось дать ему кое–какие рекомендации, и он пожалел, что рядом нет переводчика, нет Лючии.

Он готов был подозвать следующего пациента — морячок Янис уже подталкивал вперёд своего отца. Но господин из Салоник потащил Артура в укромный угол за мандариновое дерево.

— I have six daughter s more. Very nice and plump, — угрюмо втолковывал он. — It's high time for them to be off married… [131] У меня шесть дочек. Очень славных и пышных. Им давно пора замуж. (англ.)

Артур сначала ничего не понял. Но многодетный отец столь выразительно показывал шесть пальцев, обрисовывал в воздухе пышные формы своих перезрелых дочерей, что, наконец, сообразив в чём дело, Артур опешил. Ему ничего не оставалось, как поднять вверх руку, посоветовать молиться Богу.