Владимир Файнберг - 45 историй

Я обогнул почтительно внимающую толпу и вошел в приоткрытую дверь первой комнаты.

— Куда вы?! — раздалось за спиной. — Все идут вместе со всеми! Да еще с полотенцем!

Навстречу уже шла изможденная женщина в очках. — Гражданин, возвращайтесь в общую массу.

— Жил тут полгода, — затравленно произнес я, снимая с плеча полотенце. — Вместе с Марией Степановной, больше пятидесяти лет назад… Хочу увидеть комнату, где спал, взглянуть на мастерскую и все— уйду.

— Погодите, погодите! А Мария Степановна вам что‑нибудь рассказывала? Вспоминала?

— Рассказывала, вспоминала.

— Любочка! Люба, у тебя ключи? — обратилась она к появившейся в проеме другой двери девушке в сарафане. — Открой, пожалуйста, товарищу все помещения, в том числе кабинет и мастерскую, а потом возьми чистую тетрадь, и мы запишем его воспоминания. Они могут быть бесценны. Я, видите ли, цветаевовед, а последнее время занимаюсь еще и Александром Степановичем Грином. Посвятила двум этим гениям свою жизнь.

Девушка, звеня связкой ключей, повела меня по дому.

Я, замерев, стоял на пороге той комнаты, где возле рояля ютилась когда‑то раскладушка. Рояль был цел. Однако что‑то здесь изменилось. Исчез узкий карниз на стене, где стояли иконы, под которыми горели лампадки, а в Рождество Мария Степановна, встав на стул, зажигала еще и длинный ряд свечек. — Люба, а где иконы? — тихо спросил стоящую за спиной девушку.

— Ой, наверное, с тех пор, как вы здесь были, столько раскрадено.

— Милиция не охраняет? — Вы знаете, честно говоря, последние годы не столько милиция, сколько местная мафия, — она понизила голос точно так же, как дежурная в доме творчества. — Им, ворам, выгодно, чтобы сюда стекались посетители со всего Крыма. Автобусами возят.

— Понятно. Что ж, заглянем в мастерскую? И еще я хотел бы подержать в руках ту дореволюционную Библию, которую меня заставила впервые прочесть Мария Степановна. Можно?

— Ой, не знаю. Вся библиотека Волошина заперта в шкафах. Ключи у директора музея, а он сейчас в Москве на симпозиуме.

— Что ж…

Мы перешли в мастерскую, где все как будто оставалось по–прежнему. Потянуло найти полку с коллекцией заморских раковин, посидеть на ступени лесенки, ведущей наверх в кабинет, как сидел я когда‑то, слушая несколько неодобрительные рассказы Марии Степановны о том, как Макс занимался здесь магией, читал эзотерические сочинения Папюса. Но сюда уже вваливались туристы со своей экскурсоводшей. — Кем вы здесь работаете? — спросил я девушку, когда мы вышли на опустевшую террасу.

— Стажируюсь. Я аспирантка из Санкт–Петербурга. Со школы изучаю творчество Цветаевой. Знаете, честно говоря, последние годы она мне снится, чувствую, что вступила с ней в духовный контакт…

— Ясно. А можно пока что здесь покурить? — Конечно–конечно! Я сейчас сбегаю за тетрадью, и мы с моей начальницей— замдиректора по науке, вас подробно опросим.

Я закурил. Подошел к перилам террасы. Внизу скапливалась новая группа.

Остроконечная гряда Карадага все так же обрывалась в море могучим профилем Максимилиана Волошина. Впрочем, теперь больше похожим для меня на профиль человека, настоявшего на том, чтобы я поехал сейчас в Коктебель.

Лестница задрожала от топота. Снизу поднималась новая экскурсия.

— Не сметь курить! В очках, а не видите — написано: «Не курить», — эк скурсоводшу трясло от негодования.

— Извините, — я сбежал по ступенькам лестницы.

Не прошло и десяти минут, как я плыл в море, оставив одежду и полотенце на гальке писательского пляжа.

«О чем им рассказывать? — думал я. — Что Максимилиан Александрович не мог иметь детей, и Мария Степановна от этого очень страдала? Что фашисты, захватившие Крым, хотели занять Дом под комендатуру; что потом, уже в послепобедный год, партийные власти пытались отнять Дом для отдыха адмиралов черноморского флота… В обоих случаях Мария Степановна, раскинув руки, становилась на пороге и просила: «Сначала убейте меня! И тогда делайте, что хотите!» Только воля Божия спасала хрупкую, беззащитную женщину. И Дом. Спасет ли его теперь?»

Отсюда, из чистых вод морской дали, куда я заплыл, виднелся лишь верх башенки–мастерской над зелеными кронами деревьев.

В год, когда мне довелось там жить, меня отделяло от Максимилиана Волошина и его гостей гораздо меньше времени, чем сейчас от самого себя тогдашнего…

Эта мысль поразила.

От долгого плавания я ухитрился подмерзнуть и лег ничком на расстеленном поверх раскаленной гальки полотенце.