Владимир Файнберг - Все детали этого путешествия

— Макс увлекался алхимией, магией. Он и сам был магом, хотя об этом почти никто не знал.

— То есть?

— «Есть многое на свете, друг Горацио, что недоступно даже мудрецам», — туманно ответила Мария Степановна. А потом добавила: — Как-то он проговорился, что после гражданской войны здесь у него проездом на Кавказ некоторое время жил один художник, получивший высокое посвящение в Тибете. Он многому научил Макса.

— Что за художник? Вы его знали?

— Какой-то Семенов. Нет, не знала. В то время я ещё не была женой Макса. Между прочим этот Семенов до сих пор жив. Недавно я неожиданно получила от него сумбурное письмо, где он, узнав от кого-то о моём существовании, зовёт в гости куда-то к себе под Сухуми, соблазняет шашлыками на костре и отличным вином. Сумасшедший старик! Не сомневаюсь, что у него сдвиг в уме и он думает, что мне восемнадцать лет!

Вечером Мария Степановна курьёза ради показала это письмо, и я вдруг решил, с её согласия, списать обратный адрес.

Откуда пришло это желание? Об алхимии и магии я до тех пор слыхом не слыхал.

Так все и началось.

Этот адрес, как заноза, напоминал о себе год и два, пока однажды я без всякой надежды на ответ не отправил из Москвы открытку с просьбой разрешить приехать познакомиться.

Я был поражён, когда дней через восемь получил письмо, в котором Семенов подробно писал, как доехать, как найти его дом, обещал бараньи шашлыки прямо с костра, хорошее вино и просил по возможности привезти из столицы пару бутылок кубинского рома или, на худой конец, — зубровки.

Несколько ошарашенный этой просьбой, я купил ром и зубровку и однажды в начале июля, во время чугунного зноя, появился с рюкзаком за плечами в посёлке Каштак под Сухуми.

Без труда нашёл нужную калитку, за которой среди кустов и деревьев на обрывистом морском берегу увидел белый дом с наружной лестницей, ведущей на второй этаж.

Константин Васильевич Семенов оказался высоким худым человеком без возраста, до черноты прокалённым солнцем.

— Живите, сколько захочется, денег я с вас не возьму, — сказал он, вводя меня в полутьму и прохладу первого этажа.

Здесь воняло кошками. Комната занимала весь этаж. У широкого окна с разбитыми стёклами стоял продранный полосатый шезлонг, рядом — мольберт, у стены — продавленная тахта. На одном столике лежали помидоры, на другом — палитра с засохшими красками, кисти.

Приглядевшись, я заметил большой камин и бамбуковую этажерку, где сиротливо валялись рваные книги. Здесь же на каждой из трёх полок сидели, сверкая зелёными, фосфоресцирующими глазами, три чёрные кошки.

Увидев извлечённые из рюкзака бутылки, Константин Васильевич немедленно ушёл к какому-то Платону за бараниной для шашлыка.

Я прошёлся по комнате, споткнулся о тигли, стоящие возле камина, потрогал приколоченный к стене деревянный пропеллер, над которым висела фотография исключительно красивой женщины в летчицком шлеме. Потом вышел наружу, спрыгнул с обрыва на пустынный пляж, разделся и поплыл в море.

К вечеру, когда наконец начала спадать жара, мы вдвоём сидели на обрыве у костра, снимали зубами с шампуров нежную шипящую баранину и пили из гранёных стаканчиков кубинский ром.

— По сравнению с хорошей чачей — ерунда, проще говоря, дрянь, — утверждал Константин Васильевич, однако не забывая подливать ром себе и мне. — Просто давно не пробовал. Последний раз, кажется, в Сингапуре, в одна тысяча девятьсот девятнадцатом году от Рождества Христова.

— Не кощунствовать! — заявил я уже совершенно пьяный.

Несколько дней продолжалось опробование то рома, то зубровки, то чачи. Под шашлык. Под уху из морской рыбы. И просто так.

Я еле поднимался по утрам с колченогой раскладушки и волок себя окунуться в море, понимая, что такая жизнь долго продолжаться не может, что я просто погибну от алкоголя, от бесчисленных блох в постели, от одного только запаха кошек.

Самое удивительное, что насквозь проспиртованному Константину Васильевичу ничего не делалось. Он вставал раньше меня, в любых волнах заплывал чуть ли не до горизонта, до вечера практически ничего не ел. Правда, днём любил, по его выражению, «покемарить пару часиков», то есть поспать.

— Знаете что, — сказал я через неделю, — дома мне работать негде. Я человек рабочий, привык каждое утро писать, для того и приехал. У вас на участке сарай. Можно перетащить туда раскладушку и один из столиков?

— Хорошая мысль! — поддержал Константин Васильевич и туманно добавил: — Ко мне дамы бегают...