Борис Мишарин - Исцеление

— «Лэнд Круизер» мой, а «Гранд Чероки» Викин.

В доме сестры Аллы долго бродили, изучая и осматривая помещения, охали и подольше задерживались на кухне, в ванных комнатах, бассейне. Мужчин больше всего заинтересовал бассейн и спортзал на последнем этаже. Они успели сыграть несколько партий в бильярд, а маленькому Вите понравился велотренажер со спидометром, он крутил и крутил педали, глядя, как стрелка спидометра показывает скорость. Через час все собрались в малой гостиной.

Григорий начал с шутливой реплики, что никогда не мечтал посидеть за одним столом с академиком, поздравил с рождением детей и внуков, похвалил построенный Николаем Петровичем дом и предложил первый тост за него. Михайлов возразил:

— Спасибо, Гриша, за поздравления, но что-то сегодня ты все в кучу собрал. Я считаю, что первые поздравления заслужила все-таки Вика, которая родила нам славненьких и миленьких двойняшек. Ей сейчас наверняка очень и очень хочется вернуться домой и ее сердце согревают два маленьких родных существа, которых она прижимает к своей груди. За нее, любимую, за Вику.

Бокалы опустели и наполнялись вновь, звучали тосты и поздравления, но Алла и Николай чувствовали себя неуютно в этой компании, им почему-то хотелось остаться одним, поговорить о Вике, помечтать о будущем, хотелось старой, родной и душевной естественности, которая улетучилась у родственников. Слова и речи казались казенными, видимо, сказывалось положение и имущественный достаток, которые мешали раскованным отношениям.

Михайлов предложил освежиться, искупаться в бассейне, все сразу же выскочили из-за стола, словно давно ждали этой возможности. Алла подумала, что раньше бы они не вели себя, как на приеме у академика, поняла, что мысленно ляпнула и улыбнулась: стесняются сестрички, непривычно видеть охрану, слуг и такую роскошь.

Николай попросил Аллу подняться с ним наверх, в спальню. Он показал на стену и сказал:

— Вот, первое время дети тоже будут спать с нами в комнате. За этой стеной твоя спальня. Здесь есть потайная дверь, которая открывается от прикосновения моего, твоего и Викиного указательного пальца. Запомни, вот здесь находятся сенсоры, прикоснись к ним.

Алла приложила пальчик, и в стене бесшумно открылся проем. Николай показал сенсоры с другой стороны. Совершенно невидимая дверь, часть стены выходила и заходила вновь, не оставляя следов.

Вечером, наговорившись с сестрами вдоволь, Алла пришла к нему через потайную дверь. Николай показал ей на мониторе:

— Смотри, блюдут они тебя, — он засмеялся, указывая на подглядывающую из своей спальни Светлану.

Спать хотелось и ей, и Светлана решила действовать по-другому — она вырвала волосок и приклеила его к Аллиной двери: если дверь откроется, волосок оторвется.

— Стерва, — прошептала Алла, действия сестры возмутили ее, — а я еще относилась к ней по-порядочному.

Алла положила голову ему на грудь, тепло, исходящее от груди, растопило возникшую неприязнь, и губы сами стали прикасаться к его телу. Она ничего не могла поделать с собой. Николай словно магнит притягивал все сильнее и сильнее, разум испарился, оставляя место безумной страсти.

Николай приподнял ее голову, заглянул в глаза. Они были готовы на все, хоть на Голгофу, хоть на стыд и срам, хоть на смерть. Минута слабости…

— Милая Аллушка, — начал он, — ты знаешь, что я тоже люблю тебя. Так уж получилось. Кому-то не дано познать любви совсем, а кому-то отмерено с гаком. Я очень хочу тебя, но потом не смогу смотреть Вике в глаза. И ты не сможешь, ты это знаешь.

Он встал с кровати, закурил сигарету. Алла еще долго оставалась лежать, уткнувшись лицом в подушку. Чувство стыда, страсти, нежности и уважения к Николаю одновременно одолевали ее.

Зина волновалась, она ждала мужа и переживала за него. Трения с Шумейко могли закончиться печально. В душе она не осуждала Сашу за норовистый характер, больше того, она и обратила на него внимание потому, что он мог сказать правду в глаза, высказать свое мнение, когда другие предпочитали молчать. Жить с таким мужем трудно, он не умел подстраиваться и приспосабливаться, не терпел лизоблюдов и держался в роддоме за счет своего профессионального мастерства. Коллектив его уважал и ценил, начальство недолюбливало, но расстаться не решалось. Не раз он спасал честь родильного дома, проявляя чудеса врачебной интуиции и мастерства.

Но и Зина не умела петь песни без слов, сплошные «ля-ля-фам» или «я его слепила»… Но вовремя останавливалась и не переходила дозволенных границ.