Борис Мишарин - Исцеление

— Ты кого-нибудь в лицо видел, узнал? — уточнил Михайлов.

— Темно было, но это точно олеговские и грузинские гориллы, в доме-то посторонних не было, я сознание не сразу потерял, слышал — кто же стрелял тогда там? Бром жив?

— Ты все расскажешь в милиции, все, что ты видел и знаешь, но не раньше семи вечера, будешь ссылаться на слабость и усталость. Про разговор со мной забудешь навсегда. Проснись.

Михайлов не ответил на вопрос больного, а тот таращился на него в недоумении:

— Где я?

— Я тебя оперировал, ты в клинике Михайлова, тебя ранили вчера где-то, но сейчас ты здоров, иди, — Николай Петрович показал ему на дверь.

Он вышел и наткнулся на майора. Майор растерялся — то ли наручники одевать, а может нельзя, вредно больному? Подошедший Михайлов объяснил, что клиент здоров, слаб только, отдохнуть требуется часа три, потом можно допрашивать. Майор пристегнул пациента к себе наручниками и удивленно, благоговейно глядя на доктора, спросил:

— Слышал, но верил слабо — неужели вы один за 10 минут поставили его на ноги, вся больница не могла, а вы…

Михайлов не дослушал и удалился обратно в операционную. Через минуту Светлана Ивановна вынесла майору пулю, которую забыл отдать Николай Петрович, и тоже занялась своей работой.

Сегодня они закончили на полчаса раньше и Михайлов с удовольствием пил свое послерабочее пиво. Он брал на стол по 40 человек и уставал меньше, плюс один раненый не считался. Развалясь в кресле, он смаковал пивко, к которому пристрастился после ухода из армии, но не злоупотреблял им, как не злоупотребляли этим и Алла с Викой. После операций они могли заходить к нему свободно и с удовольствием полчаса проводили вместе, пока Николай отдыхал. Когда в приемной никого не было, Вика и Алла находились у него, охрана не соединяла его ни с кем и не впустила бы в кабинет никого, даже губернатора. После получасового отдыха Вика выходила в приемную, и если никого не было к Николаю Петровичу, они уезжали домой.

Но сегодня в приемной поджидала Любовь Ивановна, она прошла к Михайлову и протянула ему новое штатное расписание, подписав его, он понял, что она хотела поговорить, иначе бы отдала штатку Вике на подпись и получила ее обратно тем же манером.

Он поинтересовался рабочими вопросами, спросил про здоровье Виктора и догадался, что она еще раз хотела поблагодарить его за сына. Мальчик полностью окреп и становился через чур резвым, сказывалось, наверное, длительная болезненная вялость. Поблагодарив ее за теплые слова, он попросил пригласить Вику с Аллой — он никогда не разговаривал с кем-либо из персонала в присутствии других и не понимал руководителей, у которых всегда толпится народ в кабинете.

— Ну, что, девочки, все на сегодня? — спросил он входящих Вику и Аллу, — я отвезу вас и еще к Александру заеду ненадолго, порешаю вопрос с домом.

Алла догадалась, что он не хочет брать их с собой, потому что любит сюрпризы и не желает заранее обсуждать подробности в их присутствии. Потом будет не интересно, она и так поняла, что дом задуман шикарный, но все равно ее Коленька приготовит какой-нибудь сюрприз.

Но Вика вдруг неожиданно сказала:

— Не хотела тебе говорить, Коля, пока ты отдыхал, но звонила секретарша губернатора часа в 4, настаивала, что бы ты немедленно связался с губернатором, такая стерва оказалась. Кричит мне в трубку: вы знаете, с кем разговаривайте, я секретарь самого губернатора… Дура напыщенная. Я отвечаю, что знаю, но доктор все равно от этого из операционной не выйдет. А мне, отвечает, плевать, откуда он выйдет, чтоб был и все тут. Я долго и вежливо ей объяснить пыталась — не понимает, стерва, угрожает еще, что вообще нашу «лавочку» закроет.

— Ты у меня умница, Вика, — он обнял ее за плечи, — вежливость это тоже сила и иногда немалая. Правда, не все это понимают вовремя. Но ничего, разберемся как-нибудь. Звони ей, я переговорю с Губернатором.

Вика набрала номер и сказала, что доктор Михайлов готов переговорить с Губернатором.

— Отыскался докторишка, — послышался голос в трубке.

— Он никуда и не пропадал, — покраснела от обиды Вика, — я же объясняла вам, что он оперирует и не может подойти к телефону, не может оставить больного.

— А мне все равно, пусть ваш больной хоть подохнет, если я говорю, значит, он должен подойти к телефону, — зло бросила секретарша.

— Что вы себе позволяете?

— А ты вообще молчи, мымра, завтра же тебя уволю, а сейчас соединяю твоего хахаля с губернатором.