Борис Мишарин - Исцеление

Попив чаю, Иван Петрович успокоился. «Сейчас можно немного расслабиться — новый губернатор дал конкретно понять, что руководитель здравоохранения его устраивает, но ухо надо держать востро. Может быть, поменять зама на главного врача горбольницы: губернатор явно к ней неровно дышит. Нет, этого делать нельзя, а то и я через годик вылечу, лучше держать ее на расстоянии, выказывая уважение и почаще поощряя, а потом поручить верным людям, что бы «подстроили ей козу», и наказать помягче»… Он тихо и нервно засмеялся.

Школу интриг он проходил еще в партии, четко знал, кому поклониться и где рявкнуть, выжил в перестроечном периоде и прочно сидел в демократии.

Конечно, он был за демократию, но тайно, для себя, придавал этому слову философское значение. Верил он только законом природы или в то, что «если не ты, то тебя».

Лаптев уже более 20-ти лет руководил здравоохранением области, знал все подводные течения и камни, старался не участвовать, по мере возможностей, в аппаратных играх, но потенциальных претендентов на свое кресло выявлял и устранял заранее. Делал он это так тонко и умело, что никто не мог догадаться о его кознях и считался в администрации области незаменимым человеком.

Для простого народа жизнь не стала лучшей, а забот и хлопот прибавилось. Старые люди, пенсионеры — нищают, у молодых нет уверенности в завтрашнем дне.

Произошла переоценка ценностей — если раньше власть и деньги принадлежали партии, то сейчас это принадлежит примерно такому же количеству людей, называемых себя демократами. Секретарь обкома зовется губернатором, генсек — Президентом, но сейчас это выборные должности. Пусть попробуют какой-нибудь Ваня от станка или Маша-доярка баллотироваться хотя бы в губернаторы. Шиш с маслом… Баллотироваться-то они, конечно, могут, в этом и есть прелесть демократии, но вот пройти, выиграть выборы — это уж, извините, никогда! Не пустят их в калашный ряд со свиным рылом.

Обнищал народ — зато олигархов стало больше за их счет, мафия разгулялась, воровать стало проще. Много украл — значит, не посадят. Знал Лаптев и то, что многие думали так же, но мысли вслух никогда не высказывал.

«Эх, жизнь моя жестянка», — ностальгически вздохнул Лаптев и вздрогнул — в дверь постучали.

— Можно, Иван Петрович?

— Заходи, Иван Львович, присаживайся. Что там у нас за мальчик-спальчик?

— Я на всякий случай его историю болезни захватил, — начал Иван Львович и, не видя никакой реакции шефа, продолжил: — Шевелев Витя, девять лет, страдает неизлечимой формой лейкоза, вот, Иван Петрович, можете убедиться сами, — протянул он историю болезни, но Лаптев не отреагировал. — Наблюдается у нас длительный срок, состояние ребенка, особенно в последнее время, ухудшилось. Мы посоветовали маме сделать Вите пересадку костного мозга, лучше всего в Германии, но, на мой взгляд, это ничего не изменит — пока найдут донора, деньги, а мальчик погибает на глазах.

— Зачем тогда советовал?

— Что-то же надо говорить, нельзя убивать последнюю надежду, свои силы мы исчерпали. Этот вид лейкоза не лечится ни у нас, ни в Европе, ни в Америке.

— И что дальше?

— А дальше, неделю назад, приходит мать с мальчиком и заявляет, что он здоров, что какой-то Михайлов его вылечил. Мы, конечно, не поверили, но на всякий случай мальчика полностью обследовали.

— И что?

— Здоров, абсолютно здоров!

— И что?

— Ну, я же говорю — здоров!

— А ты мне лучше не говори, ты мне лучше объясни, господин главный гематолог, каким образом этот мальчик вылечился и кто такой этот Михайлов, черт бы его побрал? — Начал раздражаться Лаптев.

— Я не знаю, Иван Петрович, вы же сами хорошо знаете, что эта болезнь не излечима.

— Что ты заладил — неизлечима да здоров? Тебя поставили перед фактом, кто у нас главный гематолог области: я или ты? Если мальчик здоров — значит, болезнь излечима, есть способы лечения. Какие меры ты принял?

— Какие меры тут примешь…

— Ты узнавал о новых методах, открытиях, кто такой Михайлов, я у тебя спрашиваю, ты с ним встречался? — уже начал кричать Лаптев, что водилось за ним крайне редко.

— Нового в лечении таких лейкозов нет, по крайней мере — что бы вылечить больного, я узнавал, созванивался с институтом гематологии, объяснил ситуацию. Мне посоветовали полечиться самому, — он саркастически усмехнулся, — кто такой Михайлов: я не знаю.

Иван Львович нервничал, в институте гематологии с ним разговаривать не стали, не поверили. Но факт имеет место, в Европе и Америке таких не лечат — помогают, продлевают жизнь, но не излечивают, он узнавал. Один случай — это еще ничто, но он не мог найти самого Михайлова, его постоянно нет дома, он бы вытряс из него всю информацию.