Борис Мишарин - Исцеление

Лаптев сам не понял, зачем он сказал последнюю фразу, проявил слабость и беспокойство.

— Так и доложи, что появился талант, гений, надо бы ему помочь. Если он будет так и дальше лечить — об этом скоро вся Россия узнает, мир весь. Вот и обсудите, как ему создать условия, что бы, как принято сейчас говорить, он из региона в центр не сбежал, а того хуже — за границу. А насчет примеров — думаю, что ты не прав.

— Да не я это сказал, — отмахнулся Лаптев, — философ один, Лейбниц.

Он уже понял, что зря приехал к генералу, не получил того, что хотел, проиграл битву, но сдаваться не собирался.

«Вот ведь гнида, пиявка больничная, — подумал генерал о Лаптеве, — хотел такого врача под себя подмять, на чужом таланте взлететь, тебе бы я и кобылу лечить не доверил».

Ехал Михайлов расстроенный, не удалось добиться в комитете здравоохранения никакой помощи, даже понимания. Видимо, рано он туда поехал, нужно было скопить больше материала для разговора, больше случаев излечения, тогда бы Лаптев никуда не делся. Поторопился немного, а может, и нет — он бы постарался запихнуть поработать в какую-нибудь больницу под его начало, где самостоятельно ничего не сделаешь, новой методики не применишь без одобрения, лекарства не откроешь без руководства.

Неужели Лаптев хотел присвоить себе его открытие, но ведь это не открытие, это его дар, который нельзя присвоить. Лаптев об этом не знал, скорее всего, старика пугает все новое, кабы чего не вышло, остатки дней хочется просидеть в кресле спокойно. «Ганглиоблокатор хренов, стрептоцид просроченный», возмущался Михайлов. Посмотрев в окно, он увидел, что проехал свою остановку. «Вот, черт, ладно, зайду к Петровым, они уже обижаются — неделю не был».

Первый раз он открыл дверь своим ключом, Вика, услышав, прибежала в прихожую, обрадовалась.

— Наконец-то, Николай Петрович, мы уже с мамой волновались — забыли нас совсем. Проходите, чай, кушать хотите? — суетилась Вика.

Славная девушка, расцветает прямо на глазах, цвет лица изменился, стал свежим и бархатистым. Правильно говорят: движение — жизнь. Он почувствовал, как «закипает» кровь, отдавая в голову, адреналин выделяется ведрами, иссушая рот.

— Не беспокойся Вика, мама на работе? — с трудом вымолвил он.

— На работе.

— Сделай мне крепкий кофе, одна ложечка сахара и молока немного, если есть.

Михайлов развалился в кресле. «Слава Богу, Вика не заметила моего настроения, узнала бы, огорчилась безмерно. Да и как заметить, когда тут такой прилив… Большой души человек, три года почти в постели и не озлобилась на мир, сумела окончить школу. Почему хорошим людям выпадает столько горя? Надо ее куда-то пристраивать, но это чуть позже», — думал, попивая кофе, Михайлов.

— Кстати, Вика, где работает твоя тетя Света?

— В онкодиспансере, медсестрой, — удивилась она вопросу.

«Это как раз то, что нужно, это удача».

— Ей можно позвонить, у тебя есть номер?

Вика назвала номер телефона, Михайлов набрал его.

— Светлана Ивановна?

— Да, я слушаю.

— Это Николай Петрович, помните?

— Помню, конечно, помню!

В голосе слышалась неподдельная радость и удивление.

— Вы не сильно заняты, к вам можно подъехать?

— Я буду только рада, Николай Петрович!

— Тогда до встречи.

Михайлов положил трубку и посмотрел на Вику. Ее лицо заметно омрачилось — не был неделю и забежал позвонить…

— Ты, Вика, прости, но мне необходимо побывать у Светланы на работе, — больше он ничего объяснять не стал, сама позже поймет.

— Если бы я знала, что вы уедете, я бы не дала вам номер телефона, — в шутку, но огорченно ответила Вика.

— Не грусти, мы скоро увидимся, — постарался он подбодрить ее.

Подъезжая к диспансеру, Михайлов обратил внимание на стоящие машины. «Крутые ребята подъезжают», — подумал он, разглядывая тонированные «Вольво», «Мерседесы» и «Круизеры».

Светлана ждала его прямо в холле, радуясь и стараясь угадать причину приезда.

— Добрый день, Светлана Ивановна.

— Здравствуйте, Николай Петрович, просто Света…

— А это кто такие? — кивнул он на группу бритоголовых, явно не похожих на больных и не вписывающихся в «интерьер».

— Охрана, — ответила Света, — у нас бабушка одна лежит, у нее внучок крутой — это его охрана и есть. Ее сегодня выписывают, вот они и собрались все.

— Поправилась бабушка?

Разговаривая, Михайлов поглядывал на бритоголовых, стараясь определить внучка, но никто из них на шефа не тянул. Мышцы, тупые бритые головы, дорогая безвкусная одежда, независимо-вульгарное поведение — более ничего не определялось.