Борис Мишарин - Исцеление

— С языком у меня не очень, Николай Петрович, по правде сказать — никак.

— Это ничего, обратишься к Маше, она научит тебя говорить за пару дней вполне сносно, никто и не отличит, что ты не американец. Язык тебе действительно потребуется, а то какой из тебя охранник — не узнаешь, что и замышляют идолы, о чем говорят. Ты там должен не за мной, за Аллой с Викой, за детьми приглядывать. Я, сам знаешь, за себя постоять сумею, да и за всех вас в том числе, если окажусь рядом.

Уж кто-кто, а Зеленский знал возможности своего шефа. Не часто, но иногда вспоминал он тот вечер… Наверняка колосится пшеничка в поле, принося высокий урожай и поет на ветру тонкий колосок песню, баюкая усопших. Пашут механизаторы поле из года в год, сеют, растят и убирают хлеб, не догадываясь, что растет он на костях и человеческих удобрениях. И уже не ищут пропавших милиционеры, хотя не сданы еще в архив розыскные дела. Два года прошло, пролетело времечко… Сложная штука жизнь, здорово изменился Зеленский. Вспоминает он об этом реже, но задумывается чаще. Кто прав? Кто с мечом пришел, от меча и погиб, приехали они убивать и были убиты, но не все. Три кучи стояли перед глазами — одна из них живет и здравствует, каждый отошел от криминальных дел, работает, приносит пользу себе и людям. Значит, прав оказался Михайлов, не дал сгинуть людям, а отдай их тогда Закону — после отсидки принялись бы все за старое. Но может ли человек вершить судьбы людские? Нет, ответил бы на этот вопрос Зеленский, не может. Но из каждого правила есть исключение, Михайлов особенный человек, а значит и возможности у него на это имеются. Спросят с каждого на Высшем Суде, бросят на весы добро и зло. Не было у Зеленского и тени сомнения, что Михайловская чаша добра перетянет и перевесит зло, не бывать его душе в аду по делам и заслугам перед человечеством. А Закон — что Закон? Его множество порождает бессилие государства или наоборот. Кто разберется в этом и зачем? В его глазах Михайлов всегда останется самым честным и порядочным Гражданином России.

Зеленский спустился к себе в маленький и уютный кабинет, глянул на фотографию, и сразу же испарилась радость предстоящей поездки. Смотрела на него немигающими глазами удивительная девушка, заставляя бессильно опуститься в кресло. Он взял в руки фото, провел пальцами по лицу, вспоминая первую встречу…

Он вышел на крыльцо «глотнуть» свежего воздуха, один из его охранников, Слава Деркач, вежливо объяснял молодой женщине, что внутрь пропускаются только те, кому операция назначена на сегодня. Зеленский захотел помочь, и уже было собрался подтвердить, что в клинике не принято нарушать установленный порядок, но слова застряли в его горле. Взглянув на ее лицо, он внезапно взялся за коляску и покатил мимо оторопелого охранника внутрь, вкатил в пустую палату, сел напротив и молчал минут пять, разглядывая ее. По отдельности черты лица не представляли собой ничего особенного, но вместе веяли необычной миловидностью и кротостью. Обыкновенные, средней полноты губы, казались Зеленскому чувственно сочными, грустные глаза — загадочно таинственными, слегка вздернутый и курносый носик придавал строгим бровям добродушие, а несколько конопушек на щеках, словно маленькие солнышки, веяли теплотой. Незнакомка улыбалась, озираясь вокруг, страдания умели растворяться в ее обворожительной улыбке, придавая лицу душевную притягательность. Исходила от нее особая аура, забиралась под одежду, сжимая мускулистую грудь, иссушала горло, заставляя дышать труднее. Нестерпимо хотелось взять ее на руки, прижать к груди, шептать ласковые слова… Никогда еще у Зеленского при виде женщины не колотилось так сердце, не кружилась голова, не застревали слова, зреющие внутри. Она, словно понимая его, молча смотрела и улыбалась своей обжигающей улыбкой, потом, может быть, поняла, что первым он не заговорит никогда, а может ей просто надоело молчать.

— Спасибо вам, добрый человек. Но может, вы скажите хоть слово? — спросила незнакомка.

Зеленскому хотелось ответить: «Да, да, милая девушка, мне очень хочется сказать вам много ласковых слов». Но он что-то прохрипел невнятно пересохшим горлом, замахал руками и выскочил опрометью из палаты. У Аллы Борисовны достал из холодильника бутылку минеральной воды, выпил, не отрываясь половину, и побежал обратно. На середине остановился, вернулся обратно, прихватил с собой минералку и два стакана и снова испарился из приемной, не сказав ни слова. Алла Борисовна посмотрела ему вслед, недоуменно пожала плечами и опять принялась отвечать на телефонные звонки.