Рене Домаль - Великий запой - роман; Эссе и заметки

Однако попробуем. Относительно призраков сразу же бросается в глаза и в уши следующее: заявляют о том, что видят, видели или способны видеть призраков не сами призраки, а конкретные индивидуумы. Если мы рассмотрим их сущностную манеру или, как любят говорить сегодня, их поведение, то установим, что появление призраков исключает присутствие этих индивидуумов. Я хочу сказать, что призраки — фантомные дыры в их субстанции, которые появляются в виде трещин и провалов в поле их мировоззрения. Посмотрим, как эти дыры образуются. Вы весьма прилежно следили за развитием этой несколько абстрактной преамбулы. Мы, вы и я, как на праздник, расчехлили свои критичные умы. Мы держим головы прямо, наши глаза широко открыты. Если я спрошу у вас, сколько будет двадцать четыре призрака плюс тринадцать призраков, вам не составит никакого труда произвести этот расчет в уме, не так ли? Подсчитали? Хорошо. Значит, мы полностью контролируем свою интеллектуальную механику. Но с таким отношением к жизни совершенно невозможно увидеть, как появляется призрак. А теперь я попрошу вас ответить откровенно — но только откровенно — верите ли вы в призраков? Покопайтесь в воспоминаниях. И вот вам на память уже приходят достаточно смущающие истории. Если призраков не видели вы сами, то их видели ваши друзья, а не они — так их друзья. Припоминаете? Можете ли вы искренне отрицать существование призраков?

Несомненно одно: стоило нам только задать себе этот вопрос, и мы, и вы и я, слегка поддались. По мере того как наплывают воспоминания и страхи, спины сгибаются, головы опускаются, глаза закрываются — неужели нас охватывает тайное волнение? — мы тихонько зачехляем свои критичные умы, приглушаем голос своего рассудка и — еще немного — уже готовы выключить его совсем. Вот тогда и является фантомное.

Вот тогда, в более широком смысле, и рождается оккультное, таинственное. Эмоциональный элемент таинственного — страх. Интеллектуальный элемент — любопытство: желание видеть, не воспринимая, желание, чтобы нечто представлялось внутри нас, но без нашего усилия это себе представить. Эти два элемента объединяет самолюбие. Самые здравомыслящие и наиболее скептически настроенные люди, едва позволив себе заговорить о призраках, внезапно теряют рассудительность. Затем — это видно даже по их манере держаться, слышно по их голосу — спускаются в сумрачные зоны и зыбкими тропами боязни и любопытства пытаются пробраться в некий запретный мир. Подобный уход человека вниз образует наверху пустоту, отсутствие; человек покидает свой верхний пост наблюдения. Однако именно в этой верхней камере вырабатываются, проецируются и подтверждаются образы мира, через окна наших чувств. Отныне, после того как верхний отсек опустел, эта пустота будет проецироваться на мировоззрение, пробьет себе место среди остатков разумного видения; это отсутствие, окруженное присутствием, и есть привидение, собственно говоря, пришелец оттуда, поскольку наша боязнь и наше любопытство обращены к мертвым. Это отсутствие кажется зримым, как кажется зримым воздух, принимающий форму пузырей в жидкости; и оно имеет свои законы. Так, когда мой разум отрекается, во мне просыпается страх, и, выискивая извинение извне, он находит его в этом отсутствии — ибо то, что существует отчетливо, не страшит. Значит, призрак будет страшным, значит, мне будет страшно, значит, призрак будет страшным: вот я и попался; призрак и я, мы порождаем друг друга, он преследует меня, как тень преследует свет. И если вы видите мой ужас, если видите, что вижу привидение я, то, при виде меня, увидите привидение и вы. Если я внимательно прослежу взглядом за какой-то движущейся точкой в воздухе, то вы увидите, что я вижу какую-то незаметную мушку, но если бы моя пантомима была удачнее, то это невидимое насекомое заметили бы и вы сами. Но какая мимика по убедительности может сравниться с грубой искренностью страха?

Включим наш разум. Вы скажете, что я всего лишь развил банальную мысль о том, что призраки — коллективные галлюцинации. А я без ложной скромности скажу, что сделал нечто большее. Галлюцинация — это слово, которое ничего не объясняет; это слово начисто отрицает реальность призраков. Патафизический же метод позволяет различать отсутствия по количеству, качеству и степени, подобно тому, как алгебра позволяет производить операции с отрицательными, мало того — иррациональными и даже пока еще невообразимыми числами.