Владимир Файнберг - Словарь для Ники

Она выхватила кошелёк у дочери и прибавила к десятке, которую та мне давала, один рубль.

Пока я писал эту книгу, ты пошла во второй класс. Изучаешь математику с иксами, английский язык.

Сделалась старше на год. А я — на год старее…

Исподволь посматриваю на тебя, мой детёныш, все чаще думаю: «Что будет с тобой в этом мире, когда нас с мамой не станет?»

Когда‑то писатель Шолохов изобразил в романе «Поднятая целина» этакого старикана–хитрована, деда Щукаря. Носителя «народной мудрости».

С тех пор аналогичные деды Щукари стали появляться во множестве произведений других сочинителей.

Сыпали прибаутками–поговорками, спьяну рассказывали различные байки, в меру возможности подкалывали власть. И обязательно демонстрировали несокрушимость тезиса: деревенский мужик — основа миропорядка.

Подобные Щукари — измышление тепло устроившихся в городе писак.

Тертые жизнью деревенские люди были забитыми, малообразованными носителями рабской психологии. Они могли быть себе на уме, сколь угодно затейливо материть притеснителей. Но в конечном итоге покорно принимали свою рабскую долю.

Иначе не было бы у нас такого несчастного народа, такой бесконечно тягостной несвободы.

Как большинство мальчишек, я тоже мечтал о дальних странах. Никаких шансов попасть в сказочные миры, которые назывались «Африка», «джунгли», «пампасы», «Средиземное море», «Малайский архипелаг», у меня, конечно, не было.

Оставалось разглядывать атласы, карты, почтовые марки английских и французских колоний.

Сколько я себя помнил, у нас имелась единственная экзотическая вещь — висящее на стене круглое, размером с колесо, резное разноцветное изображение японских рыбаков, вытягивающих в лодку сеть с рыбой.

Ума не приложу, куда потом делась эта тонко выполненная работа. Должно быть, мама в трудную минуту отнесла её в антикварный магазин.

Мальчишкой я засматривался на желтолицых японцев, на коричневую лодку, на серебристых неведомых рыб…

С тех пор многое переменилось. И теперь, возвращаясь из дальних странствий, я всегда привожу с собой не какие-нибудь расхожие сувениры, а найденную на морском берегу раковину, морскую звезду или красочный плакат с корриды в Барселоне.

Эта экзотика наряду с живыми тропическими растениями, весёлым чириканьем попугаев–неразлучников наполняет наш дом.

— А не пуститься ли нам в путешествие?

Я отложил авторучку и поднял взгляд от рукописи. Отец Александр, держа папку в руках, шагнул в комнату с балкона, куда уже пришло жаркое солнце. Он любил работать на балконе, посматривать на морскую даль.

— Застопорилось. Не работается, — продолжал он. — В самом деле, кроме Каспийского моря и работы, мы с вами вокруг ничего ещё не видели. Прогуляемся? Я заметил с балкона соблазнительную тропу. Интересно, куда она выведет.

И вот мы шли по этой тропе среди высоких зарослей. Было душно, как в банной парилке. Какие‑то кусачие мошки вились над нами.

— Интересно, куда она ведёт? — повторял отец Александр, утирая пот со своего могучего лба.

Он, без сомнения, начинал чувствовать себя виноватым. Потому что тропинке конца не было.

…Мы обитали где‑то на стыке Дагестана с Азербайджаном, на приморской турбазе, куда нас поселили мои друзья — бывшие пациенты из Дербента.

Утром и вечером наслаждались морем. Потом работали каждый над своей рукописью. И вот впервые отвлеклись от ставшего привычным ритма жизни.

В конце концов тропинка вильнула в сторону, среди стены зелени показался просвет.

Перед нами открылось озерцо, откуда в сторону моря вытекал ручей. В тишине слышен был перезвон его струй, бегущих между камнями. Несколько больших валунов лежало у берега. Мы сели на них. Слабый ветерок обвевал наши лица.

И тут я заметил нечто необычайное. На одном из камней посреди озерца ярко светилось что‑то изумрудно–зелёное. Это была птичка. Она подрагивала хвостиком, выжидательно посматривала на нас.

Я тронул отца Александра за локоть. Но он уже увидел живую драгоценность. Восторженно шепнул:

— Зимородок.

Мы сидели, замерев. Вдруг птица по–стрекозиному взлетела в воздух, поймала какую‑то мошку и опустилась на лист кувшинки возле берега. Оттуда шлёпнулось в воду несколько лягушечек. И тут же в озерце всплеснула рыба.