Владимир Степаненко - Точка росы

Как и в первый раз, Лариса незамеченной вошла в кабинет. Но сейчас ей хотелось, чтобы Викторенко подольше не замечал ее. А она смотрела на любимого человека. Молча лучше. А то ведь еще неизвестно, какой состоится разговор. Она так ушла в себя, что не сразу услышала, как Викторенко произнес ее имя.

Очнулась только тогда, когда Иван подошел к ней и осторожно взял в руки ее узкие ладошки.

Лариса слушала сбивчивые, слова признания и бледнела.

— Прошу… не надо…

— Ты не веришь мне? — В голосе Викторенко прозвучала обида, а Лариса тонкими своими пальцами сжала ого широкую ладонь и, обхватив рукой шею, поцеловала и щеку:

— Верю… верю! Я ждала тебя! Я хотела давно прийти… Но вы, ты всем нужен… И я всех пропускала и пропускала!

— Ты мне одна нужна!

— И ты один мне нужен.

— Ларочка! Здесь и вправду все время люди. Давай встретимся в воскресенье в семь вечера на нашей тропе.

Невозможно сосчитать, сколько раз в течение недели то на комплексе, то в поселке Викторенко встречал Ларису. Снова переживал счастливые минуты признания. Лариса читала в его глазах нетерпение и, прижимая украдкой палец к губам, тихо шептала: «В воскресенье! В воскресенье!»

Летящие гуси на рассвете разбудили своими тревожными голосами. Викторенко вышел из балка. Густой туман низко полз над рекой. Моросил мелкий, почти невидимый дождь, сбивался резкими порывами ветра, дующего с юга. Как раньше, Сосьва гнала свои воды в Обь. На песчаном берегу стояли высокие сосны.

Вдруг ветер изменился и принес свист горящего факела. Пламя над высокой трубой комплекса то взлетало вверх, то срезалось упругим ветром. Края черных туч щедро светились.

Натыкаясь на огонь, очередная стая гусей шарахнулась в сторону, оглашая окрестность испуганными криками.

Викторенко, как всегда, нетерпеливо начал составлять себе план на долгий день. Несколько раз вспоминал о свидании. Измучился от нетерпения видеть Ларису, говорить с ней, держать в своей руке ее горячие пальцы. Готов передвинуть стрелки часов, чтобы ускорить встречу. Скорее бы прошел день. Опуская руку в карман, наткнулся на острый угол конверта. Не сразу вспомнил, что получил письмо от Смурого. Вернувшись в балок, начал читать:

Андреевка гудит. Все разговоры о тебе. Долетели сюда слухи, что ты начальник комплекса. Здесь я начал понимать, что свалял дурака. В Шебелинке нет размаха. Пенсионеры сидят крепко, и ни одного из них не выбить из седла. Запрограммировали себе жизнь на сто лет. Разве плохо греться около жинки и складывать в карман гроши? Дурень я, дурень. Сказать по правде, даже соскучился по комарам. Вам хоть деньги платят, а моего заработка хватает на два стакана семечек. Полузгал, и нет. Так Ася сказала. Она и назвала меня дурнем.

Был в вашей хате. Дивился на фотографию. Помнишь, мы фотографировались с тобой на базаре? Стоят два гарных парубка. Загляделся. Твоя мать пытала меня, когда ты приедешь, а я не стал брехать. Ждет она тебя. Вот и все.

Викторенко раздраженно скомкал письмо. Неужели это его друг пишет — о заработке, о хорошем месте? Что-то раньше они об этом не думали. Иван заходил по тесной комнате и долго не мог успокоиться.

В конторе достал папку с материалами, но никак не мог сосредоточиться. Надеялся, что заглянет Лариса. Она не показывалась.

Раздался пронзительный телефонный звонок. Голос Лунева прозвучал громко, как из соседней комнаты:

— Здравствуй, Иван Спиридонович. Как здоровье? Как дела?

Расстояние не изменило голос начальника объединения. Викторенко вспомнил игру в шахматы в Тазе. Таким же спокойным голосом Лунев называл очередной ход.

— Все в ажуре.

— Спасибо, утешил. А ты не забыл, что сегодня воскресенье?

— Помню. А в чем дело?

— Почему не отдыхаешь? А органам милиции помогать надо. В наших же это интересах. Понял? Ну, будь здоров. И отправляйся домой.

Викторенко взглянул на часы. Показалось, что Лунев знал о его свидании и напоминал о нем Ивану. В самом деле, пора уходить.

Снова раздался звонок телефона. Сняв трубку, услышал голос диспетчера:

— В шлейфе упало давление!

Викторенко вбежал в диспетчерскую. Красные лампочки на приборном щите одна за другой тревожно вспыхивали и гасли.

— Железкина, где сменный инженер?

— Рязанов унесся в цех.

Глаза Викторенко уперлись в круглые электрические часы. Стрелки показывали половину шестого. Лихорадочно соображал, что случилось на комплексе. С этой минуты перестал существовать Викторенко-человек со своими желаниями и привычками. Начал действовать главный инженер, исполняющий обязанности начальника, для которого, кроме комплекса, его двух цехов, сложного оборудования и трубы, ничего больше не было. Он пытался понять, почему упало давление. Мысленно пробегал по каждой трубе, абсорберу, фильтру и насосам.