Томас Эспедаль - Идем! или Искусство ходить пешком

Я брожу по Парижу невпопад, выбирая случайные маршруты, у меня нет никакой конкретной цели, я иду просто так, чтобы идти, чтобы видеть. На бульваре Монпарнас, на перекрестке стоит нищий, на нем белая сорочка и костюм, ему около сорока лет, он небрит и коротко пострижен. Я почти в шоке, я останавливаюсь, я обнаруживаю, что у него мое лицо. Я стою как вкопанный и не могу идти дальше. Он держит у груди картонную кружку, а поза у него не жалобная и не просящая, скорее требовательная, отмеченная печатью высокомерия и достоинства, но денег в кружке нет. Меня трясет, я раздражен и взволнован. Что мне делать — положить деньги в картонную кружку и уйти? Должен ли я пожалеть самого себя? Я остолбенел. Сигарета. Шаг вперед и шаг назад. Я не хочу знать ничего об этом человеке. Я вырываюсь на свободу и присоединяюсь к случайным пешеходам.

Тут появляется она, на высоких каблуках и в короткой юбке, под мышкой у нее папка, через несколько сотен метров ее останавливает какой-то незнакомец. Он ее о чем-то спрашивает, они беседуют, я пересекаю улицу и вижу, что он протягивает ей свою визитку. Это тревожит меня.

Я захожу в ближайший супермаркет, FNAC, книжный магазин в несколько этажей. На втором этаже фотовыставка, черно-белые фотографии квартиры и дома Маргерит Дюрас [62] Маргерит Дюрас (1914–1996) — французская писательница, одна из основоположниц «нового романа», лауреат Гонкуровской премии. Она также активно работала в режиссуре. Ее фильмы — «Разрушать, говорит она», «Индийская песнь» и другие, сложные для восприятия, вызывали большой интерес критики. . «В доме ты одинок. Не снаружи, а изнутри. В саду есть птицы, коты. Порой попадаются также белки и хорьки. В саду человек не одинок. Но в доме настолько одинок, что целиком исчезает».

Одиночество Маргерит Дюрас — это пространство, населенное друзьями и любовниками, книгами и лампами, столом и стульями, зеркалами и коврами, телефоном, который стоит посреди письменного стола, заваленного бумагами, а рядом, под лампой, возвышается бутылка виски. Письменный стол, пепельница, пачка сигарет «Житан» — все это присутствует. Но самой писательницы нет. Она отсутствует на всех фотографиях. И в то же время она вроде бы здесь, она пишет, она в каждой комнате, она в доме, а может, она невидима? Куда-то вышла? Умерла? Она отсутствует, но она здесь, где-то рядом.

Я купил две книги: «Писать» и «Это все». Положил их в карман пиджака и пошел дальше, бродил по бульварам и улицам, хотел найти местечко, где бы сесть и написать письмо. Полчаса посидел в кафе на тротуаре, но так и не смог сосредоточиться, настолько меня взволновало все увиденное и пережитое, а также все упущенные шансы.

Я спустился в метро и на ближайшей станции сел на поезд до бульвара Пуассоньер, прогулялся до отеля по улице Мазарини. «Отель де Лилль» — тот самый отель, в котором я поселился, когда был в Париже один, в комнате номер 6, на третьем этаже, на углу с видом на перекресток и бар с большим окном, откуда я мог видеть посетителей, они сидели и выпивали.

Этот вид из окна до боли знаком. Я вспомнил, как еще в детстве, на улице Вестре Торггате, из своего окна я видел окна гостиницы, лампы и столы, стаканы и фигуры, которые казались мне персонажами театра теней, — театра марионеток, где невидимый режиссер тянет за ниточки, вскидывает руки и приказывает: пей, кури, ударь, будь мужчиной, мой сын.

Я раздвигаю гардины, открываю окна в номере отеля и передвигаю стул в первый ряд, теперь я — зритель, я на спектакле театра кукол, на ночном представлении «Сказок» Гофмана на музыку Оффенбаха. На плацу — солдаты, грянул марш, речь идет о каком-то письме, о какой-то любовной интрижке, и героиня ее — кукла, марионетка, куртизанка? Изобретатель сконструировал заводную куклу — какая безупречная работа, какое мастерство, он же создал механический аналог объекта любви. Но кукла становится яблоком раздора. Так мы и втягиваемся в конфликты и войны, так мы повторяемся. Каждый вечер одни и те же движения, одни и те же слова, каждый вечер — один и тот же спектакль. Театр. Куклы. Алкоголь.

Буль, буль, буль! Мы накачиваемся пивом. И вот мы уже сами превращаемся в пиво. Буль, буль, буль! И вот мы уже накачиваемся вином. И сами превращаемся в вино! Посеребренные бокалы! Я наполняю их божественной влагой! Так выпьем же за друзей! Мы гоним прочь скуку и печаль.

Из окна я вижу барную стойку и туловище барменши, у нее нет головы. Фигуры, сидящие за столиками у окна, лишены ног. Бар тонет в музыке и голосах, но я их не слышу. Если я спущусь вниз по лестницам и выйду из двери, пересеку улицу и зайду внутрь, увижу ли я лица и руки, ноги, услышу ли я голоса? Соберу ли я их воедино, в некую целостность, реальность, осязаемую плоть?