Владимир Ионов - …А родись счастливой

— Тащи! Чего сидишь? — задрожал голосом Митрич.

— Минуточку. Давайте всё зафиксирруем, — остановил Лазарь Степана и огляделся. — Запоминаем все: в полуметрре от западного угла гарражного стрроения, на глубине… Какая глубина?

— Штыка лопаты, — подсказал Митрич. — Это двадцать пять сантиметров…

— На глубине штыка лопаты, — монотонно продолжил Лазарь, — обнарружен объект тёмного стекла…

— Кой на хрен объект! — взревел Степан и выдернул бутылку. — Пустая, кажись! — посмотрел он сквозь неё на баню, за которой ещё висело низкое солнце.

— Нет, чего-то в ней есть! Фиксирруем!

Степан грохнул бутылкой об угол гаража, она разлетелась, обдав мужиков слабым духом первача.

— Бумажка, гляди, прилипла к донышку! — крикнул Митрич. — Не затопчи и дай сюда! — Он перехватил у Степана мокрый листок и протянул его Лазарю: адвокат ведь присутствует на месте обнаружения…

— Вы не поверрите, что я сейчас скажу, — глянув в листок, произнёс Лазарь. — Это статья Грражданского кодекса нашей великой дерржавы! Читайте! — И вернул Митричу.

— «В соответствии со статьёй 233 Гражданского кодекса,… так…, — дрожа всем телом прочитал Митрич, — найденный клад поступает в собственность лица, которому… принадлежит земельный участок»… Это значит колхозу! — возвысил он голос и, не в силах от волнения читать дальше, передал листок Игорю.

— «В том случае, если клад был найден кем-либо без согласия на это собственника земельного участка, где клад был сокрыт, клад подлежит передаче собственнику земельного участка», — прочитал Игорь и плюнул в листок. — Чего это значит, Лазарь?

— Это значит, что колхозу, как собственнику земли, прринадлежат осколки найденной нами бутылки и листок извлечения из Кодекса. Ну, и как я полагаю, всё то, что мы ещё можем откопать в усадьбе… И больше это ничего не значит, — заключил адвокат. — А вот и ёщё наследник перрвой очерреди пррибыл, — увидел он вышедшую из «буханки» Любу. — И для неё это ничего не значит.

«Здравствуй, девочка моя! Моя кровинка! Моя последняя надежда! Я так давно не говорила с тобой! И ещё больше не видела тебя! А так хочется посидеть вдвоём, прижать тебя к груди и всплакнуть от горькой жизни! Почему ты не звонишь и не пишешь? Или этот дурацкий суверенитет и у вас испортил жизнь? Меня он выгнал из Таллинна в Вильнюс и не знаю, куда прогонит дальше. И всё это из-за моей глупости. Зачем я поддалась уговорам и сменила фамилию Викмане на Обрюхова? И некрасиво, и опасно. А всё моя глупая страсть и доверчивость… Прибалты не смотрят на человека, для них главное — фамилия в паспорте. И я теперь для них не человек. А это так тяжело! У меня нет работы, кончились деньги, и твоя маман теперь не знает, как жить и что будет дальше. Обрюхов бросил меня одну, а я столько с ним возилась! Он оказался не столько Никодимом, сколько Негодяем. Осчастливил меня своей противной фамилией и уехал в Россию, кажется в Рязань. А мы ещё не разведены, и я не могу поменять паспорт. Как ты-то, девочка? Так всё и работаешь в своём Великогорске? Есть ли кто-нибудь у тебя сейчас? Сколько можно быть одной? В Москву не собираешься? Я вот хочу продать чего-то из вещей и приехать к тебе. Ты можешь встретить меня в Москве? Напиши поскорее. Или, может быть, сумеешь позвонить? Я живу сейчас у друзей, у них есть телефон. Позвони! Обнимаю тебя и крепко целую! Твоя бедная мама».

Люба отложила письмо, посмотрела на штемпели на потёртом конверте. Господи, письмо болталось где-то больше месяца! Ну, почему она сама не позвонила за это время, у неё же есть и домашний, и рабочий телефоны!? Слава богу, хоть свой написала! А почему она живёт у друзей? Куда делась квартира в Вильнюсе? Там были погромы после битвы за Вильнюсское телевидение, и что? После этого Обрюхов сбежал от неё в Рязань? Ну, почему не пишет?

Люба поднялась на второй этаж, сказала секретарше, что на минуту, и без доклада вошла в кабинет. Кольчугина была не одна — в кресле напротив сидел герой Великогорских событий последних месяцев, вальяжный красавец Ефим Шалый, как чёртик из табакерки, выскочивший из младших научных сотрудников в политические деятели российского масштаба. А всё у него началось с интервью молодёжной газете в очередную годовщину Чернобыля. Не вдаваясь в научные дебри, молодой кандидат физических наук сказал, что Великогорский Чернобыль тоже уже зреет на окраине города. У страха глаза велики, Великогорские обыватели вывалились (теперь это можно) на улицы с требованием закрыть стройку. Шалый стал их кумиром, его выдвинули кандидатом, и он враз выиграл выборы в Верховный Совет страны. Дальше ему подфартило оказаться на одной улице с десантниками, посланными на усмирение Белого дома, и он сказал: «Братцы, если пришли убивать народных избранников, начните с меня!» И, красивый такой, встал перед ними, распахнув чёрный плащ. «Братцы» послали его подальше. Но героизм Шалому был зачислен, потому что десантникам больше было охота в казарму, чем стрелять в таких вот придурков. Сцену наблюдали из одного окна Белого дома, и Шалова, не вдаваясь в суть, полюбили оттуда. Ну, и пошло!..