Николай Нароков - Могу!

Конечно, она знала, что миллионы решали и решают такой вопрос просто, без страха и без дум: остаются с мужем, скрывают и лгут. И от этой мысли она брезгливо коробилась. В памяти вставали десятки анекдотов про легкомысленных жен и мужей рогоносцев, фарсы с любовниками под кроватью и глумливые шутки, которые она иной раз читала в юмористических журналах. «Неужели я могу стать такой?» — спрашивала она и знала: стать такой она не может.

«Значит, надо задавить в себе свое чувство?» Эта мысль казалась единственно справедливой, потому что Георгий Васильевич и Виктор исключали в ней один другого и не могли стать соединимыми. Не могли стать соединимыми и ее чувства к ним обоим.

Но после «того разговора» на патио в ней многое очень легко и безо всякого усилия изменилось, как будто Табурин своей «ересью» раскрыл окно и осветил то, чего она раньше не видела: разная любовь не может ни порочить, ни уничтожать одна другую: «А разве мои чувства к ним не разные? Они же совсем разные! Ведь Горик самый дорогой друг для меня, самый близкий и ценный человек! А Виктор…» Она говорила себе о своей разной любви, и ей казалось, что все делается простым и понятным, все становится на свое место. «Она любит своего ребенка, и она любит мужа… Кому же она изменяет своей любовью к двум: ребенку или мужу?» То, что она не изменяет никому, было очевидно и радостно.

Дни шли за днями. Юлия Сергеевна не видела Виктора уже целую неделю, потому что он куда-то уезжал. Но она знала, что он уже возвратился, хотя к ним еще не заходил, и она догадывалась: «Это он бережет свой приход к моим именинам». И заранее очень чистосердечно радовалась тому, что он придет, она его увидит и будет говорить с ним. И легкое нетерпение, которое нарастало в ней, было ей приятно, она с удовольствием чувствовала его в себе, не замечая, что оно значительно глубже, чем она хотела бы.

Накануне именин, чуть только проснулась, вспомнила: «Завтра!» И улыбнулась, но тотчас же поймала себя: «Чему я улыбаюсь?» Но знала — чему, а поэтому улыбнулась еще светлее.

Потянулся день: такой, как всегда, с мелкими хлопотами, с домашними заботами. Юлия Сергеевна помогала Георгию Васильевичу одеться, приготовляла завтрак, складывала на рабочий стол папки с чертежами и счетами, ездила в лавки за покупками и говорила с Елизаветой Николаевной о том, что и как приготовить к завтрашнему дню. И все время чувствовала щекочущее и лукавое ожидание: «Завтра!» И не могла ни на чем сосредоточиться.

Часа в два позвонил телефон. Она взяла трубку.

— Алло!

И слегка замерла: это был голос Виктора. Она не ожидала звонка от него и настолько растерялась, что не сразу начала понимать, что он говорит.

— А у меня неприятная новость! — услышала она. — Такая неприятная, что мне даже плакать хочется, честное слово!

— Какая новость? — спросила она, чувствуя, как в ней закопошилась тревога. — В чем дело?

— Я готов плакать или ругаться отборными словами! — продолжал Виктор. — «Обидно и досадно до слез и до мученья!»

— Да что такое? Говорите!

— Меня опять посылают в небольшую командировку. Я только что приехал, а они…

— В какую? Куда?

— В Ларсонвилль… Знаете такой городок? К нам оттуда пришел важный запрос, и мой босс посылает меня, чтобы на месте все узнать.

— Так что же? — спросила Юлия Сергеевна, еще не понимая, в чем же неприятность. — Если надо ехать, то и поезжайте.

— Да, вам легко говорить! — жалобно заплакал в трубку Виктор. — Но ведь ехать-то надо завтра, а завтра ваши именины, и я так сильно хотел, чтобы…

— Ну, это же пустяки! — притворилась безразличной Юлия Сергеевна, чувствуя, что у нее дрогнули губы.

— Нет, это совсем не пустяки! — с преувеличенным драматизмом воскликнул Виктор. — «Это доля моя, это рок беспощадный на дороге сиротской стоит!» — не утерпел и вспомнил он подходящий стишок. — Но хуже всего то, что ехать-то надо! Нельзя не ехать!

— Начальства боитесь? — поддразнила Юлия Сергеевна.

— Начальства я всегда боюсь, на то оно и начальство, чтобы его бояться! — спаясничал Виктор. — Но дело не в начальстве, а в том, что я и сам вижу: надо ехать!

Только тут Юлия Сергеевна поняла, что его слова не шутка и что он уедет, и она его завтра не увидит.

— Так поезжайте, если нельзя не ехать! — холодно отозвалась она и сделала было движение, чтобы положить трубку. Но Виктор продолжал говорить, и нельзя было понять: шутит он над своей неудачей, или ему на самом деле досадно и даже больно.