Джоди Пиколт - Роковое совпадение

Взгляд Патрика скользит от Натаниэля ко мне и обратно. Неужели он думает, что у меня нервный срыв? Что от стресса я сломалась?

— Эй, Кузнечик, — обращается он к Натаниэлю по его старому прозвищу (мой сын рос в детстве скачками), — пойдем наверх и переоденемся, пока мама… вытрет стол?

— Нет! — выкрикиваю я в то же мгновение, как Натаниэль выбегает из комнаты.

— Нина, — в очередной раз подступает к разговору Патрик, — у Натаниэля что-то случилось в садике?

— Что-то случилось в садике, — повторяет Нина, перекатывая слова на языке, словно мраморные шарики. — Что-то случилось? Что ж, это вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов, верно?

Он не сводит с нее пристального взгляда. Если он посмотрит еще внимательнее, то докопается до правды — ему всегда это удавалось. Когда им было по одиннадцать, Патрик узнал, что Нина впервые поцеловалась с мальчиком, хотя она слишком этого стеснялась, чтобы рассказать ему; и он знал, что она поступила в колледж в другом штате задолго до того, как у нее хватило духу признаться, что она уезжает из Биддефорда.

— Кто-то обидел его, Патрик, — шепчет Нина, сдаваясь под его взглядом. — Кто-то обидел, а я… я не знаю кто.

Его передергивает.

— Натаниэля?

Патрику доводилось сообщать родителям, что их дети-подростки погибли по вине пьяного водителя. Доводилось поддерживать вдов у могил мужей, которые наложили на себя руки. Он слышал истории женщин, переживших изнасилование. Единственный способ все это пережить — отступить и сделать вид, что ты не являешься частью цивилизации, граждане которой приносят друг другу столько горя. Но это… от такого… никуда не спрячешься.

Патрик чувствует, как сердцу становится тесно в груди. Он опускается с Ниной на пол, и она посвящает его в детали истории, которую он никогда бы не хотел слышать. «Я мог бы выйти через эту дверь, — думает он, — и начать все сначала. Я мог бы повернуть время вспять».

— Он не разговаривает, — рассказывает Нина. — И я не знаю, как его заставить говорить.

Патрик отстраняется от нее.

— Нет, знаешь. Ты всегда умеешь разговорить людей.

Когда она поднимает голову, он видит результат своих слов. В конце концов, ты не обречен, если продолжаешь видеть на противоположном берегу размытые очертания надежды.

На следующий день после того, как его сын перестал разговаривать по причине, в которую Калеб верит, он выходит из дома и осознает, что дом рушится. Конечно, не в буквальном смысле слова — об этом он позаботился. Но если присмотреться повнимательнее, можно заметить, что все, что давным-давно нужно было бы привести в порядок, — вымощенная дорожка перед домом, гребень на верху дымохода, каменный невысокий заборчик, идущий по периметру их землевладения, — все это было брошено ради заказов денежного клиента. Он ставит кружку с кофе на край крыльца и спускается по ступенькам, стараясь объективно оценить каждый объект.

Дорожка к дому… что ж, нужно быть специалистом, чтобы увидеть, насколько неровные камни, — это может подождать. Дымоход — настоящий стыд; с левой стороны он весь искрошился. Но забираться на крышу так поздно, когда скоро стемнеет, бессмысленно. К тому же, когда работаешь на высоте, нужен помощник. Поэтому Калеб прежде всего поворачивает к стене — украшению по периметру дороги, из полого кирпича толщиной сантиметров тридцать.

Кирпичи лежат грудой на том же месте, где он свалил их около года назад. Он купил их у подрядчиков, которые знали, что он ищет бывший в употреблении кирпич, и кирпичи присылали со всей Новой Англии — с разрушенных заводов и развалившихся больничных палат, осыпавшихся колониальных домов и заброшенных школ. Калебу нравятся отметины и шрамы на кирпичах. Он представляет, что в этой ноздреватой глине жили старые привидения или ангелы, и не против, если бы один из них бродил вокруг его владений.

Слава богу, он вырыл яму глубже, чем промерзла земля. Толченым кирпичом уже заполнена канава сантиметров пятнадцать глубиной. Калеб подтягивает мешок с цементом и высыпает его в тачку, где замешивает. Взмахивает и вытаскивает лопату — задает ритм, когда вода смешивается с песком и бетоном. Он чувствует, как работа затягивает его, когда кладет первый ряд кирпичей, вдавливает их в цемент, пока они не становятся на свои места, — когда он вот так отдается работе, голова становится ясной и пустой.