Из ее уст Патрик хочет слышать только одно слово — свое собственное имя.
Все остальное… лишь ослабило бы впечатление от этой ночи, а Патрик хочет, чтобы оно осталось нетронутым. Поэтому он аккуратно убирает руку из-под сладкой тяжести Нининой головы. Целует ее в висок, вбирает в себя ее запах. Он отпускает ее, пока у нее не появился шанс отпустить его.
Первое, что я вижу, — вертикально стоящая палатка. Второе, что замечаю, — отсутствие Патрика. В какой-то момент этого невероятно крепкого сна он ушел от меня.
Наверное, это к лучшему.
К тому времени, как я убрала все следы вчерашнего пиршества и приняла душ, я почти убедила себя, что это правда. Но я не могу представить, как встречу Патрика и не вспомню, как он лежал на мне, как его черные волосы щекотали мое лицо. И мне кажется, что умиротворение, растекающееся во мне, словно мед, нельзя списать только на Рождество.
«Прости меня, святой отец, ибо я согрешила» .
А разве я согрешила? Неужели сама Судьба всегда играет по правилам? Между «дóлжно» и «следует» пропасть широкая, как океан, и я в тону в нем.
В дверь звонят. Я вскакиваю с дивана и поспешно вытираю глаза. Наверное, вернулся Патрик с кофе и бубликами. Если он сам решил вернуться, это снимает вину с меня. Даже если я сама всегда этого страстно желала.
Но когда я открываю дверь, на пороге стоит Калеб, а перед ним Натаниэль. Улыбка моего сына белее, чем ослепительный блеск снега перед домом. И на секунду я тревожно вглядываюсь поверх плеча Калеба, пытаясь разглядеть, замело ли снегом следы автомобиля Патрика. Можно ли уловить запах греха, как духов, въевшихся в кожу?
— Мамочка! — восклицает Натаниэль.
Я поднимаю его высоко в воздух, наслаждаясь тяжестью его тела. Сердце, как колибри, бьется в горле.
— Калеб…
Он не смотрит на меня:
— Я не буду заходить.
Это визит из жалости. Через несколько минут Натаниэль уедет. Я крепче прижимаю к себе сына.
— Веселого Рождества, Нина! — желает Калеб. — Я завтра его заберу.
Он кивает мне и спускается с крыльца. Натаниэль болтает без умолку, его радость еще сильнее окутывает нас, когда грузовик Калеба отъезжает от дома. Я смотрю на следы, оставленные Калебом на заснеженной дорожке, как будто они являются ключом, неправдоподобным доказательством того, что привидение было и исчезло.
Часть III
Наши добродетели — это чаще всего переодетые пороки. Франсуа, герцог де Ларошфуко
Сегодня в садике мисс Лидия угощала нас особым обедом.
Сначала мы получили листик салата с изюмом. Это была личинка.
Потом косичку волокнистого сыра — гусеницу.
Потом куколку насекомого — виноградину.
Последним был кусок хлеба с корицей, вырезанный в форме бабочки.
После этого мы вышли на улицу и освободили бабочек-монархов, которые родились у нас в классе. Одна села мне на запястье. Сейчас она выглядела совсем по-другому, но я точно знал, что это та же гусеница, которую я нашел неделю назад и отдал мисс Лидии. Потом она улетела к солнцу.
Иногда мир меняется так быстро, что в горле все болит.
Глава 7
Когда мне было четыре года, я нашла на подоконнике в спальне гусеницу и решила спасти ей жизнь. Я попросила маму отвести меня в библиотеку, чтобы заглянуть в справочник и узнать, как их разводить. Я наделала булавкой дырочек в крышке банки, постелила травы, листьев и поставила наперсток с водой. Мама сказала, что если я не выпущу гусеницу, то она умрет, но я была уверена, что мне лучше знать. В реальном мире ее может переехать грузовик. Или она зажарится на солнце. А я сумею защитить ее от любых случайностей.
Я добросовестно меняла ей еду и воду. Пела, когда садилось солнце. И на третий день, несмотря на мои наилучшие намерения, эта гусеница умерла.
Годы спустя все повторяется сначала.
— Нет, — говорю я Фишеру.
Мы останавливаемся, и холодный январский воздух змеей вползает в складки моей куртки. Я швыряю ему бумаги, как будто если не буду видеть имени своего сына, то оно исчезнет из списка свидетелей.
— Нина, не тебе решать, — мягко возражает он. — Натаниэль будет давать показания.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу