Ричард Форд - Канада

За пятьдесят лет мы с Бернер виделись только три раза. Возможно, такого рода пунктирные семейные отношения для Америки более типичны. Делать какие-либо выводы общего толка о Канаде и канадцах я не могу — как-никак я и сам один из них. Правда, с родителями жены, пока они были живы, мы виделись очень часто, а с ее живущей в Барри сестрой нередко встречаемся и сейчас. Впрочем, канадцы и американцы во множестве отношений до того схожи, что настаивать на существовании между ними каких-то различий было бы, пожалуй, нечестно.

Я всегда чувствовал, что должен почаще видеться с сестрой, я, если хотите знать, из тех братьев, которые считают такие встречи обязательными. Но этого просто-напросто не случалось. Ее жизнь сложилась совсем не так, как моя. Я женился один-единственный раз, преподавал в старших классах средней школы и все годы моей трудовой жизни был спонсором то одного, то другого шахматного клуба. Бернер же побывала замужем по меньшей мере трижды и, к сожалению, чувствовала себя легко и вольготно лишь на обочине того, что принято считать нормальным существованием. О жизни ее я знал немногое. Она была хиппи, пока их движение не выдохлось окончательно. Потом вышла за полицейского, который плохо с ней обращался. Потом стала женой человека, многие годы учившегося в колледже да так и не доучившегося. Потом работала официанткой в казино. Потом официанткой же в ресторане. Потом санитаркой в доме престарелых. Последний ее муж ремонтировал мотоциклы в Грасс-Вэлли, Калифорния. Детей у сестры не было. Зато было много такого, что не позволяло назвать ее жизнь хорошей, хоть она никогда об этом не говорила.

Когда мы навестили ее в Рино, она жила с мужчиной, которого звали Винни Рейтером, — он уверял, что приходится родственником Уолтеру Рейтеру. [26] Уолтер Филип Рейтер (1907–1970) — американский профсоюзный деятель. И она, и Винни были пьяны. Бернер, чья веснушчатая кожа стала отечной, а плосковатое лицо как-то раздалось в стороны, обзавелась манерой хохотать глумливо и хрипло, выставляя напоказ язык. Узкие зеленые глаза ее стали сухими и непримиримыми. С моей женой она разговаривала саркастически, а о том, что мы канадцы, то ли забыла, то ли просто пропустила это мимо ушей. Она сохранила прежнюю несговорчивую отчужденность, которая так нравилась мне, — «hauteur», называл ее отец. В детстве мы с Бернер были двумя сторонами одной монеты. Но теперь, во время обеда, когда она громогласно разговаривала с нами через голову Рейтера, Бернер показалась мне просто еще одним обременительным для меня человеческим существом, несмотря на знакомые ужимки и жесты и время от времени призрачно мелькавшее на ее лице выражение из «комплекта», хорошо мне известного. В итоге она заявила, что у меня — не у Клэр — канадский выговор. Меня это оставило равнодушным. Она заявила также, что Канада — это «ни то ни се», чем рассердила Клэр. И договорилась, наконец, до того, что я бросил мою страну на произвол судьбы. Спорить с ней я не стал, а поцапался вместо этого с Винни Рейтером — на какую-то касавшуюся Ирана тему, — чем тот вечер и завершился. Последние слова, услышанные мной от Бернер уже на темной, душной, пустой парковке, — над нами пылала вывеска казино и погромыхивала залитая желтым светом натриевых фонарей, обремененная грузовиками 80-я федеральная автострада — были такими: «Ты отказался слишком от многого. Надеюсь, ты это сознаешь». Она и сама не понимала, что говорит. Выпила лишнего, да и «суррогатная жизнь», которую Бернер вела взамен той, лучшей, какая могла сложиться у нас, если бы все шло должным порядком, — я имею в виду наших родителей, ну и так далее, — ожесточила ее. Но она была права, разумеется. Я действительно отказался от многого, как и советовала мне когда-то Милдред. Другое дело, что я был только рад и этому, и тому, что получил взамен. «Как все же странно то, что делает людей такими разными», — не очень вразумительно заметила Клэр, когда это испытание осталось позади и мы с ней уже ехали в нашей машине. «Природа не рифмует своих детей», — сказал я, довольный тем, что вспомнил эти слова Эмерсона и к месту их процитировал. Хотя в ту ночь мной овладели печальные чувства собственной недолговечности и недовершенности. Я думал, что, возможно, никогда больше не увижу Бернер.

Мы договорились встретиться в отеле «Комфорт-Инн», рядом с огромным торговым центром, стоящим вблизи аэропорта «Городов-близнецов». Во время телефонного разговора мы сначала попрепирались, как положено воспитанным людям, о том, кто кого будет ждать, — приеду ли я к ней домой, взяв в аренду машину, или она приедет в своей к аэропорту, чтобы забрать меня.