Ричард Форд - Канада

— Тебя к нам не пустят, — сказала девочка с иссохшей рукой. И снова улыбнулась мне, но уже не по-дружески. Саркастично. Один из передних зубов у этой девочки отсутствовал, темная дырка во рту портила ее милую улыбку. Ногти у обеих были обгрызены, руки исцарапаны, вокруг ртов бугрились прыщи, а ноги были волосатые, как у меня. Подружиться с ними — и думать было нечего.

За их спинами уже спускалась по ступеням рослая монахиня. Ветерок вздувал ее рясу, обвивая черной тканью лодыжки. Девочки на лужайке замерли и все как одна смотрели в нашу сторону, словно ожидая, что мы того и гляди подеремся. Монахиня приближалась к нам, размахивая руками, выкидывая вперед длинные ноги. Мне захотелось уехать прежде, чем она доберется до нас, — эта женщина могла ведь и полицию вызвать. Обе девочки оглянулись на монахиню, но, по-видимому, остались к ней безразличными. Они улыбнулись друг дружке подловатыми, довольными, явно заученными улыбками.

— У тебя девчонка, типа того, есть? — спросила старшая. Она просунула руки сквозь прутья, скрючила пальцы, пошевелила ими. Я слегка отпрянул. Китайская девочка из Форт-Ройала никогда так не сделала бы.

— Нет, — ответил я.

— А зовут тебя как? — спросила младшая.

Я стиснул ладонями руль, поставил ногу на педаль, приготовившись отъехать от ворот.

— Делл, — сказал я.

— Прочь отсюда! Прочь! — закричала монахиня, пересекая широкими шагами лужайку. Талию ее овивал бисерный поясок, большой крест мотался на груди вправо-влево, чистое, словно его отскребли, лицо — рот, глаза, щеки и лоб — плотно облегала накрахмаленная белая ткань.

— Прочь отсюда, мальчик! — выкрикивала она.

Девочки снова оглянулись на нее и обменялись злыми взглядами.

— Убирайся! Что ты здесь делаешь? — крикнула монахиня. Похоже, она думала, что вот-вот случится, если уже не случилось, нечто ужасное.

— Старая блядь, — сказала совершенно обыденным тоном девочка постарше.

— Мы ее ненавидим. Сдохнет, только рады будем, — добавила вторая. Глаза у нее были крошечные, узкие, темные, и, произнеся эти слова, она широко раскрыла их, словно сама себя поразила.

— Делл — в моих краях так мартышек зовут. В Шаунавоне, Саскачеван, — сообщила девочка постарше, не обращая внимания на быстро приближавшуюся монахиню.

Внезапно она протянула длинные руки еще дальше и с дикой силой вцепилась в мое запястье; я попытался высвободить его, но не смог. Она потащила меня к себе, вторая девочка засмеялась. Меня перекосило набок, я упирался в землю всего лишь правой ногой, каблуком ее ботинка, и уже начал заваливаться.

— Не трогай их! — завопила монахиня. Как будто я кого-то трогал.

— А он нас боится, — сказала младшая девочка и пошла от ворот, предоставив той, что постарше, словно приковывать меня к решетке.

Старшая глядела в мои глаза, причиняя мне боль и получая от этого удовольствие. Маленькие обкусанные ногти девочки впивались в кожу моего запястья, как будто пытаясь прорвать ее.

— Отпусти его, Марджори, — крикнула монахиня, почти уж подошедшая к воротам. — Он тебе больно сделает.

Тяжелый подол рясы стеснял ее движения.

Руки Марджори стягивали меня с велосипеда, поднимая повыше, к прутьям ворот.

— Перестань, — сказал я, — это ни к чему.

— А мне хочется, — ответила Марджори, стараясь поплотнее прижать меня к прутьям.

Она явно собиралась что-то со мной сделать. Избить, подумал я. Она была намного сильнее Бернер, да и крупнее тоже. Лицо ее оставалось спокойным, однако большие синие глаза жестко смотрели в мое лицо, а челюсти были стиснуты от усилий. А ведь она младше меня, вдруг подумал я. И почему-то решил: лет четырнадцати.

— Хочу сделать из тебя мужчину, — сказала она. — Или кучу дерьма.

Тут монахиня, наконец добравшаяся до нас, вцепилась Марджори в плечи и потянула ее от ворот, однако девочка меня не отпустила. Монахиня схватила Марджори за подбородок, отвернула ее лицо в сторону.

— Плохо, плохо, плохо, — сердито затараторила монахиня. Губы у нее были бледные, тугие. Черная ряса сковывала ее. Глаза смотрели на меня сквозь решетку. — Зачем ты здесь? — спросила она. Лицо ее начинало багроветь. — Тебе здесь не место. Уходи.

Она оказалась совсем юной девушкой с гладким, чистым, хоть и сердитым лицом. Немногим старше Марджори и меня.

В здании школы зазвонил колокол. Велосипед уже повалился на землю, однако сам я еще не упал. А Марджори с ничего не выражавшим лицом продолжала все больнее сжимать мое запястье. Я подсунул пальцы левой руки под ее пальцы, впившиеся в мою кожу, — на манер стамески. И начал разгибать их один за другим. Причинять ей боль я не хотел. И наконец освободился. Отступил на несколько шатких шагов назад, запнулся о велосипед и рухнул на гравий, ударившись так, что перехватило дыхание.