John Irving - Семейная жизнь весом в 158 фунтов

И мы все закивали – конечно, конечно, – а Северин тогда, в самом начале, счел нужным сказать:

– Даже между двумя людьми трудно соблюсти сексуальное равенство, что уж говорить о четверых… Конечно, равенства быть не может, но должно же быть хоть его ощущение, иначе номер не пройдет. Это значит, что если трое из нас наслаждаются жизнью, а один мучается, то вся затея ни к черту не годится, так? И тот, кто прекратит все, не должен считаться виноватым, правильно?

Да, кивали мы все.

– Если ты несчастлив, мы должны прекратить, – сказала ему Утч.

– Не совсем так, – возразил он. – Ведь все другие довольны.

– Ну и делается это для радости, – сказала Эдит.

– Да, секс приносит радость, – сказал Северин.

– Ты можешь называть это как угодно, я буду называть по-своему, – сказала Эдит.

Ее независимость всегда смущала его.

– Ja, я тоже думаю, что это просто секс, – сказала Утч.

Я удивился, но потом подумал, что она всего лишь помогает ему выпутаться. Он всегда так подчеркивал свою непохожесть на нас.

– Послушай, Северин, если ты несчастлив, мы немедленно все это прекратим, – сказал я, подражая его интонации. – Ты несчастлив, Северин?

Но даже на допросе у Господа Бога Северин и тогда попытался бы увильнуть.

– Все не так просто, – изрек он. – Я не хочу, чтобы кто-то из нас слишком сильно увлекся.

Я понял, что эта фраза покоробила Эдит. Ведь она уже говорила ему, что абсолютно владеет собой.

– Думаю, никто из нас не потерял голову, Северин, – начал я. – И не собирается никого бросать или с кем-то убегать.

– О, это я знаю, – сказал он. – Я имел в виду совсем другое.

– Ну, а что же ты имел в виду? – спросила Эдит; он вывел ее из себя.

Он пожал плечами.

– По-моему, я один тревожусь за всех, – произнес он, – потому что никому больше ни до чего нет дела. Посмотрим, дайте срок. Всему свое время.

Я ужасно разозлился. Это было явной грубостью – хотя бы по отношению к Утч. Его манера сводить наши отношения «просто к сексу» могла бы оскорбить ее чувства. А поскольку по его поведению было заметно, как он несчастлив, я знал – Утч решит, что он несчастлив именно с ней. Эдит засмеялась.

– Что ж, нам, пожалуй, не стоит беспокоиться, – сказала она. – Ты беспокоишься за всех.

Я тоже засмеялся. Северин улыбнулся, но как-то криво. Позже Утч призналась, что она рассердилась на Эдит за этот тон – та как будто обращалась к маленькому ребенку; но я думаю, он это заслужил. Эдит сообщила нам – словно Северина не было в комнате, – что не стоит беспокоиться, если Северин иногда кажется несчастным.

– Он в принципе менее счастлив, чем мы, – как бы между прочим сказала Эдит, – и не следует искать причину. Просто мы более счастливые люди, вот и все, – сказала она и посмотрела на него – за подтверждением, наверное.

Однажды он говорил о себе то же самое, но теперь, когда это изрекла Эдит, он надулся, будто никогда свои собственные слова не воспринимал всерьез, а вот Эдит вынужден поверить.

Всем стало неловко, и Утч вдруг взяла пальто и встала между стулом Северина и софой, на которой сидели мы с Эдит.

– Кто из вас отвезет меня домой? – спросила она. – Кому я достанусь сегодня ночью?

Что ж, пришлось засмеяться. Я встал, пожал плечами и сказал Северину:

– Будьте любезны, это ваша привилегия.

Он встал, тоже пожал плечами, явно колеблясь, и мне показалось, что он вот-вот скажет: «Вези свою проклятую жену домой сам и отдай мою!»

Но, взглянув на больше всех веселившуюся Эдит, он сказал:

– Позвольте и мне когда-нибудь оказать вам подобную услугу.

Потом подхватил Утч на руки, запросто перекинул через плечо, и через секунду ее немного деланный смех замер за дверью.

По тому, как Эдит улыбнулась мне после этого, я почувствовал, что вовсе не время и не будущее нужно Северину. Наверное, любой из нас мог предъявить какие-то претензии, но в этом просто не было необходимости. (Любой из нас мог все прекратить, но мы чувствовали, что если кто и сделает это – так Северин.)

Обычно мы с Эдит, оставшись одни, подолгу говорили и о каждом из нас, и о писательском труде. Я читал ей кое-что из моей новой работы, иногда разбирал ею написанное. Порой лишь в два часа ночи мы спохватывались, что скоро вернется Северин, и тогда шли наверх, чтобы его приход не застал нас врасплох.

Обычно мы уже спали; он стучал в дверь спальни и будил нас, я одевался и ехал домой к Утч.

Но в тот вечер мы отправились в постель сразу, как только Северин увез Утч. Полагаю, мы опасались, что скоро все может кончиться. Когда я сказал об этом Утч, она ответила: