Александр Минчин - Лита

Она была перевозбуждена оттого, что что-то знает, чего не знаю я. И может быть моим эрудитом.

Баба Даша за накрыванием стола, кажется, окончательно пришла в себя и как бы нечаянно, ненароком рассматривала меня.

Лита начала открывать привезенные банки: икру, сельдь в вине, сардины, печень трески, балык, икру из баклажан, куриный паштет, — и получился целый пир. Запахи были необыкновенные. Наливка крепка и настояна на хорошем спирту.

Лита захотела сказать тост.

— За бабу Дашу, которая живет в деревне!

В чем заключался тост, было непонятно, но я выпил до дна. Две женщины, напоминавшие мне зарю и закат, стали накладывать мне с двух рук.

— Алешенька, ты так любишь соленья!

И понеслись маринованные грибы, соленые огурцы, квашеная капуста, треснутые, набухшие красно-бордовые помидоры из бочки с прилипшими прожилками укропа на боках. Все благоухало, пахло, и кружилась голова. Но больше всего меня поразила картошка. Она была рассыпчатая, нежная и таяла во рту. Такой я не пробовал никогда в жизни.

— Теперь я скажу тост, — оттаяла баба Даша. — За жениха и невесту, чтобы все у них было ладно!

Я смутился, но, понимая законы деревни, Литин взгляд и ее прижимающую ногу под столом, стерпел.

Я выпил опять до дна, и в голове поплыло. В наливке было градусов тридцать. И положил в рот тающую картошку.

Полдень перешел в вечер, и летние сумерки стали ложиться на окна снаружи. Сначала они проявились неназойливо, а потом стали придавливать стекло своей темнотой все сильней и сильней.

— Где же ты нашла своего жениха? — спрашивает баба Даша. Я разливаю наливку в рюмки, Лите не доливая.

— На факультете, мы учимся вместе.

— Он у тебя похож на этого поэта, который тут недалеко родился, как его…

— Есенин, — подсказывает Лита.

— Во-во, когда он был юный.

— Алеша мужественней и красивей, — произносит Лита.

— Тебе больше не наливать? — спрашиваю я с двусмысленной улыбкой.

— Алешенька, я правду говорю.

— Скромность не украшает Литу, — в полушутку говорю я.

— Красота дана нам для любования, — говорит баба Даша. — Ее не надо стесняться. Вон Литка какая выросла, прямо роза чайная! Но хорошо, когда от твоей красоты получают радость и удовольствие другие.

Я поднимаю рюмку с наливкой:

— За добрую бабу Дашу и этот теплый, уютный дом!

— Спасибо, милый, — она пригубливает, но не пьет до дна.

Лита велюровыми глазами смотрит на меня. И я вижу, как они возбужденным бархатом ласкают мои плечи, шею, лицо. Наливка бьет прямо в голову. И ее рука под столом пытается сжать мое колено. Обычно это бывает наоборот. Но для Литы нет никаких правил.

Они колдуют вечером над чаем, а Лита приносит вафельный шоколадный торт, который, судя по таинственной улыбке, ценится в деревне на вес золота.

Мы пьем ароматный чай, а я пью еще две рюмки за женщин. И полностью готов. Баба Даша сокрушается:

— Куда же я вас положу, у меня нет столько кроватей, придется вам спать вместе…

Чему Лита безумно счастлива, она и не могла мечтать, а старушка, извиняясь, смотрит на меня.

Я выхожу во двор умываться, и Лита поливает мне из ковша. Это освежает, и я медленно плыву, глядя в небо со звездами.

В последней сознательной попытке я предлагаю, чтобы мы легли на полу (не велики баре), но она даже слышать об этом не хочет. Мы ложимся на кровать с периной, а баба Даша на сундук за печкой, отороченной занавеской в самом углу. Вся изба — одна, но большая комната. Внизу погреб, наверху чердак и хранилище.

Засыпая, слышу жаркий шепот:

— Алешенька, ты не обижайся, что я это сказала, но в деревне нельзя просто так быть вместе.

— Я не обижаюсь.

Она кладет ладонь на мое плечо. И начинает, лаская, спускаться вниз.

— Ты такой красивый и правильный был сегодня за столом, что мне захотелось навсегда остаться в деревне.

Я невольно обнял ее плечо, и она, содрогнувшись, прижалась вся ко мне.

Ее тело было шелковое. На редкость магнитная кожа. Я должен был пересиливать себя, чтобы ее касаться: Литы… тела… кожи. У меня все время происходило раздвоение ума: с одной стороны, ее изнасиловали и заразили только из-за ее безрассудности, с другой…

— Алешенька, я так хочу тебя… Обними меня, у меня уже все кончается…

Я вздрогнул:

— Что — все?

Она опустила мою руку со своей талии на лобок в шелковых трусиках.

— Ну, это…

— Как ты себе это представляешь с бабушкой в том углу?

— Очень просто, ты ляжешь на меня…

Я чуть не рассмеялся, но все же удивился ее фразеологизму.