Виктор Левашов - Третья половина жизни

Через несколько лет отец неожиданно пригласил нас погостить у него. Приглашение вызвало у меня большие сомнения. У отца в посёлке был сборно-щитовой коттеджик из двух небольших комнат с верандой и маленький участок. Для отца с мачехой места хватало, а как там разместятся ещё три человека? Смущало меня и другое: как-то поладит Лиза с мачехой? Но она сказала:

– Твой отец хочет увидеть внуков. Ты не можешь отказаться, это немилосердно.

Уговорила. Я отвёз их в Черноморский. Отец встретил нас радушно, мачеха тоже изобразила радость, хотя вид ухоженной, со вкусом одетой Лизы, как мне показалось, её не очень-то умилил. Так получилось, что в это же время у них гостила моя сводная сестра Валентина, красивая молодая женщина со своенравным характером кубанской казачки. Она была замужем за инженером-физиком из Москвы, семейная жизнь у неё не ладилась, она винила в этом всех, кроме себя. Я понял, что ничего хорошего из этого гостевания не получится. И как в воду глядел. Я вернулся в Москву, а недели через две получил от Лизы отчаянную телеграмму: «Забери нас отсюда».

До Краснодара я добрался на самолёте, в аэропорту взял такси и приехал в посёлок. Велел Лизе с ребятами грузиться, а сам зашёл к отцу. Он встретил меня насторожённо. Но я не стал его ни о чём расспрашивать. Он расслабился и поинтересовался:

– Я слышал, тебя приняли в Союз писателей. Это так?

– Приняли, – подтвердил я.

– Поздравляю.

Для людей его поколения Союз писателей был чем-то вроде рыцарского ордена, в который допускались только избранные.

– А что это меняет? – спросил я. – Ты теперь будешь читать мои книги? Но «Сталь и шлак» я не написал и не напишу.

На этом мы распрощались. Я сел в такси и попросил отвезти нас под Геленджик, в посёлок Бетта, куда мы часто ездили в отпуск. В машине Лиза молчала, не хотела говорить при ребятах. Только вечером на берегу моря рассказала, что произошло.

Как я и предполагал, её отношения с мачехой и Валентиной стали портиться с первых дней и быстро переросли во враждебность. Их раздражало в ней всё. Её попытки как-то наладить взаимоотношения встречались в штыки. Я представлял, как две женщины исподтишка могут портить жизнь третьей.

– За что они на меня так? – недоумевала Лиза. – Я же им ничего не сделала.

Я объяснил:

– За то. За то, что ты благополучна, что у тебя здоровые веселые дети, большой дом и муж-писатель. Любой половины из этого хватит, чтобы тебя невзлюбить.

Кончилось тем, что в один прекрасный день Лиза увела ребят обедать в поселковую столовую. Отцу немедленно донесли, он воспринял это как оскорбление. Вызвал её и приказал:

– Убирайся из моего дома!

– В тот же день я отправила тебе телеграмму, – закончила Лиза свой рассказ. – Спасибо, что ты сразу прилетел.

Вернувшись после отпуска в Москву, я написал отцу резкое письмо: «Ты выгнал из дома мою жену и двух своих внуков. После этого ты мне не отец. Забудь обо мне. У тебя больше нет сына и внуков».

Прочитав письмо, Лиза попросила:

– Не нужно его отправлять. Ну, пожалуйста! Это жестоко! Он всё-таки твой отец.

Я возразил:

– Это справедливо. А отцом он мне никогда не был. У меня была только мать.

– Это я виновата. Получается, что я разрушила твою семью.

– Успокойся. Моя семья – это ты. Никакой другой семьи мне не нужно.

Письмо я отправил. Отец написал мне два письма. Я вернул их нераспечатанными. Больше писем не было. Лиза ещё долго переживала эту историю. Шрамов на её сердце прибавилось.

Через три года я отправил её с ребятами под Геленджик, самого задержали дела. Когда освободился, решил: заеду по пути к отцу, нужно помириться, всё-таки отец. Уж какой есть, другого не будет. За два дня до отъезда принесли телеграмму от мачехи: «Отец тяжело болен. Если сможешь, приезжай». Я вылетел в Краснодар. В такси от аэропорта до поселка успокаивал себя: вряд ли что-то серьезное, отец никогда ничем не болел, мачеха паникует. Но оказалось, очень серьезно. Отца сразил тяжелейший инсульт. Когда я приехал, он был еще жив. Через три часа умер. Первый и единственный раз в жизни я поцеловал его. В лоб. Когда он лежал в гробу.

Хоронили отца всем поселком, с гражданской панихидой в клубе, с оркестром, за гробом шло очень много людей – и школьников, и взрослых, бывших его учеников. Я шел вместе с ними и казнил себя за то письмо. Лиза была права, не следовало его отравлять. Если бы я её послушал, отец, возможно, был бы ещё жив. Мы сами убивает тех, кто нас любит.