Виктор Левашов - Третья половина жизни

– Господи Боже, да что же я делаю?!

В “Смене” вместе со мной работала замечательная журналистка Тамара Илатовская. Маленькая, с виду жантильная, генеральская дочка. Но ум у нее был острый, мужской, и перо мужское, твердое. А цельности характера можно было только позавидовать. Никогда не забуду, какой скандал она устроила ответственному секретарю, когда он вставил в ее очерк небольшую цитату из речи Хрущева. Цитату сняли, а ответственный секретарь после этого долго еще старался не попадаться ей на глаза.

Скандал она устроила из-за небольшой цитаты. А я сижу и выискиваю цитату побольше. Что со мной? Во что я превратился? Чем я, твою мать, занимаюсь? И самое главное: почему при этом я не чувствую себя говном?

И вот тогда, в ту осеннюю ночь, я понял одну очень простую вещь. Я давно уже не занимаюсь творчеством. То, чем я занимаюсь, к творчеству не имеет никакого отношения. Финансовая деятельность – вот как называется то, чем я занимаюсь. Говоря сегодняшним языком – бизнесом.

Нет, через некоторое время поправился я, все-таки нет. Я занимаюсь делом, которое всегда было выше любого творчества: я борюсь за свою свободу.

С тех пор и борюсь. И борюсь, и борюсь, и борюсь.

И сегодня, издав без малого три десятка самых разных книг, в том числе несколько заказных, подпольных, и не став ни знаменитым (это бы ладно), ни богатым (что огорчительно), вижу главное своё жизненное достижение в том, что практически никогда не высиживал на службе с девяти до шести и не вскакивал по будильнику.

Жизнь удалась?

Когда два человека решают создать семью, они редко задумываются, что тем самым соединяются два рода, как две реки, каждая со своим нравом. С родителями Лизы у меня никаких разногласий не возникало. Тёща иногда так допекала Аполлона Ивановича придирками, что он начинал материться и лез на неё с кулаками. Я предупреждал:

– Не прекратите, начну пить.

Действовало безотказно. У Лизы с моей матерью отношения поначалу не складывались. Трудная жизнь с эвакуациями в годы войны и постоянными заботами, как меня прокормить, приучили её к бережливости, которая с годами стала болезненной. В Ленинграде она могла по часу мерзнуть на остановке в ожидании трамвая, потому что трамвай три копейки, а троллейбус четыре. Она была недовольна тем, как Лиза распоряжается семейным бюджетом, слишком много тратит на еду. Старые вещи никогда не выбрасывала, а тащила к себе в комнату, отчего комната становилась похожа на лавку старьёвщика. А три хозяйки на одной кухне – это ни к чему хорошему не приводит.

Лиза никогда не жаловалась мне на свекровь, но я видел, чего ей стоит сохранять спокойствие. Нужно было что-то делать.

У меня на участке был старый сарай, который со временем я превратил в баню. К бане пристроил пятнадцатиметровую комнату, в неё охотно переселилась мать. Она стала жить совершенно автономно, конфликты прекратились.

С семьей отца мы долгие годы не соприкасались, только иногда я обменивался с ним письмами. После того, как мать отправила меня к нему на перевоспитание, у него в посёлке я прожил пять лет, до окончания школы. Отец преподавал в школе химию, он был кубанский казак, высокий, грузный, с красным лицом и всегда взъерошенными седыми волосами. Тем, что он кубанский казак, он почему-то очень гордился. Когда я очень раздражал его своей расхлябанностью, говорил: «Твой прадед полковник Афанасий Левашов Переяславскую Раду с Богданом Хмельницким подписывал, а ты…» И так он меня этой Радой достал, что однажды в Ленинграде я поехал в публичную библиотеку, потратил полдня и получил Переяславную Раду. Никакого полковника Афанасия Левашова в ней и близко не было.

Жена у него, учительница биологии, была маленькая, сухонькая, довольно язвительная. Познакомились они в Магнитогорске, отец был там директором школы и членом бюро райкома партии. Потом произошла какая-то история с Янукиндзе, как я понял – крупным партийным деятелем. За связь с врагом народа отца сняли с работы и исключили из партии. Всё шло к тому, что его арестуют, но мачеха проявила решительность, срочно увезла его к своим родственникам в Москву. Оттуда он ушёл на фронт, а после демобилизации вернулся на Кубань. Когда Сталин умер, его восстановили в партии с сохранением стажа, это сделало возможным его назначение завучем.

В студенческие годы я пару раз приезжал к нему на каникулы, после окончания института у него не был ни разу, всё как-то не получалось. Наша переписка носила странный характер. Всё, что я делал, ему не нравилось. Уволился с «Североникеля» – дурак, пять лет учёбы коту под хвост. Стал газетчиком – глупость, чего там можно добиться? Поступил в Литинститут – зачем, у тебя уже есть высшее образование. Если хочешь стать писателем, нужно было оставаться инженером, когда-нибудь написал бы «Сталь и шлак». Этот роман Попова, за который дали Сталинскую премию, он считал вершиной советской литературы. Мои книги, которые я ему посылал, он не читал. Ждал, когда я напишу «Сталь и шлак». Женился – дурак, рано. Развёлся – так порядочные люди не поступают. При этом сам был женат раза четыре. Кроме меня и Юрия, у него были сын и дочь от какого-то другого брака. В юности меня удивляло, как это моя сводная сестра может быть всего на пять месяцев младше меня. Своих детей у него с мачехой не было.