Юлий Крелин - Игра в диагноз

Как врач, она тут же оценила ситуацию и, естественно, сразу сообразила, что никакой операции не будет. В основном на эту тему они и говорили и скорей всего, наверное, лицемерили, когда ругали создавшееся положение.

Тамара обобщала. Борис же давно исповедовал теорию, что как только начинаешь обобщать, тотчас в рассуждения вкрадывается ошибка. Обобщать ничего нельзя разве только в математике. Впрочем, он сейчас тоже обобщал.

Тамара обобщала, негодовала, сравнивала и… хвалилась. Она говорила, насколько лучше и спокойнее работать в провинции, в небольших городах. Не может быть у них такого аврала, набега, как подобная внезапная сатанинская высокая комиссия. «Если из области и поедут, то заранее скажут, когда и зачем, что подготовить надо и какая, так сказать, форма одежды и лиц. А такая внезапная комиссия в конечном-то итоге комичная проверка, естественно, лишь с панталыку сбивает и всю работу нарушает. Так делают, только если хотят застать врасплох какого-нибудь явного преступника…» И дальше все обобщала… и была не права. Просто заранее известно, что не права, потому что обобщала, так думал Борис, хотя и слушал ее вполуха, краем уха, ушами только слушал, а не головой; мозг вновь был занят диагностикой и изучением, лицом и фигурой, оценкой манер и речи. Он не мог обнаружить ничего отклоняющегося от нормы, разве что это незначительное и даже пикантное пучеглазие. Ни о каких болях она не говорила. Анализов нет. Развитие заболевания, эволюция изменений неизвестны. Да и о каком заболевании, о каких изменениях идет речь! Точки отсчета нет.

«В конце концов, не так-то и стыдно, что я до сих пор не могу диагноза поставить — ну никаких данных, никаких!»

Но потом он вспомнил, что никаких данных не было и у его контрагента, однако она нашла у него кривую спину, она оказалась на высоте.

Он смотрел на нее издали, когда она уходила к себе в палату; так шла, что было полнее впечатление, будто идет уже вполне раздетая, но никакой новой симптоматики это не дало. Он смотрел на нее приближающуюся, идущую к нему из палаты, было много самых разных, приятных впечатлений, но диагноза из целого сонма эмоций построить не удавалось.

К обеду приехал Виктор Семенович, который на правах старого больного, на правах товарища больного доктора, пользуясь привилегиями «своих» больных и докторов, проник в корпус в неурочное время.

Борис Дмитриевич с ходу стал жаловаться приятелю на ситуацию, но не сказал сразу, в чем дело. Он сначала стал объяснять необходимость порядка, серьезных узаконений в работе, необходимость для организации их работы настоящих хозяйственников, сказал, что не надо бояться скомпрометированных понятий, терминов, слов — нужны хорошие, грамотные чиновники. Чтобы наладилась работа, необходим просвещенный бюрократизм — единственный выход из хаоса, сумятицы и неразберихи XX века. «Нам нужен просвещенный бюрократизм ученых чиновников, грамотных руководителей, а не просто начальники больниц и других медицинских инстанций. Лишь тогда мы можем быть ограждены от неожиданных наскоков ревизоров, которые такие же врачи, как и мы, и к тому же не знают, что и для чего они ревизуют».

Поскольку все это довольно тривиальные истины, Виктор Семенович сначала расценил их просто как результат обычной человеческой тяги к жалобам, Просьбу о жалости, жажду вызвать сочувствие, иначе он не мог понять, почему подобная банальность так встревожила Бориса перед операцией. Потом он предположил, что кто-то лично задел его товарища, коль скоро он так неоправданно возбужден, повторяя банальщину, давно всем набившую оскомину.

И Борис Дмитриевич вынужден был ернически согласиться:

— Есть личная причина моих общественных и государственных деклараций. Операция не состоялась в результате отсутствия грамотной организации работы, отсутствия плановости в руководстве больницами, в результате появления неожиданной, аномальной, а проще говоря, патологической комиссии, перемешавшей все планы, расписания и надежды.

Этот пыл, по-видимому, скрывал еще и толику лицемерия — он был рад задержке. Уже рад. Да и естественно радоваться отмене операции.

Но Виктор Семенович этой тонкости, конечно, не мог заметить, так как у него тоже не было никаких, данных для диагностики этой новой, возникшей болезни, и он сообщил, а вернее, утвердительно предположил, что скорей всего речь идет о комиссии, которую наслал на них Павел Николаевич, наслышавшись на том самом праздновании чудесного выздоровления Виктора Семеновича о многом хорошем в этой больнице и о колоссально тяжелых здешних условиях работы. Он сказал, что, видимо, Павел Николаевич срочно послал людей, так как, чтобы помочь, надо знать конъюнктуру в больнице, производственную обстановку, положение в хозяйстве. «Чтобы лечить, — процитировал Виктор Семенович Павла Николаевича, — надо поставить диагноз. А чтобы, поставить диагноз, надо собрать информацию, выяснить целый ряд моментов, называемых у них, у врачей, симптомами. И надо послать без предупреждений, чтоб в больнице, перепугавшись комиссии, не успели бы скрыть, замять, припрятать разные тяжести, сложности и недоделки».