Юлий Крелин: Извивы памяти

ЮЛИЙ КРЕЛИН

ИЗВИВЫ ПАМЯТИ

Содержание

Вместо предисловия

Феликс Светов. Московский чудак

Вступление

ИЗВИВЫ ПАМЯТИ

Что вас привело на эти похороны?

Где живем!

Мой первый лоббист

В поликлинике

Первый гонорар

Сахарная шляпа

Умный, умный, а дурак

Вещество

Грыжа преходяща - цензура вечна

О Коле Глазкове

Юрка Зверев, Солженицын и другие

Эпилог судьбы

Чело века

Промельк вспоминания

"Этого я вам не прощу, товарищ Семичастный"

Солдат партии

Дубулты

Папка Фазиля

И один в поле воин

Рожа поэта

Битва за машину

Не в том суть

Я в ЦК нашей партии

Вот в таком разрезе

Говорили, говорили сказали

И так ведь все

В начале было Слово

Ну и хватит об этом

На вырост

Толпы божественная сила

Суета сует

Не суди - ибо не все видишь

Алаберность

Заграничная штучка

Расковался

Зямин голос

Как нага высокая нога

Кепка Окуджавы

Большая жизнь в маленьком городке

ПРОЩАНИЯ

"Пошто слеза катится"

Очень удачная жизнь

Memento... No nocere

Завершение

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Феликс Светов

МОСКОВСКИЙ ЧУДАК

Когда-то, много лет назад, близкий мой товарищ, или - чтобы быть точным - подруга, сказала мне о Крелине: "Знаешь, он такой диккенсовский чудак..."

Что она имела в виду, я тогда не совсем понял, но определение мне понравилось, я передал ее слова Крелину, и он тоже спросил: "А что она имеет в виду?" Ответить я не смог, а сейчас попытаюсь.

Впрочем, мне ближе другое определение: чудак московский. "Диккенсовский чудак", при всей очаровательности, отдает все-таки литературой, а речь о человеке, живущем рядом, во вполне реальных, конкретных наших общих обстоятельствах...

Для меня московский чудак - чин очень почетный. Я назову только одного, кого сейчас вспомнил, - их, кстати, было на Москве не так и уж много. Полтораста лет назад жил в Москве такой человек, звали его Федор Петрович Гааз, и был он, как и Юлий Зусманович Крелин, тоже доктором. Или, чтоб быть все-таки корректным: Крелин, как и Гааз, - тоже доктор. А Гааз был несомненно московским чудаком. Так что чин действительно высокий.

На самом деле говорить о Крелине - хотя, видите, я и чин его уже определил - не так просто, в нем даже формально и одновременно существует несколько ипостасей. А какая самая важная, первая?.. Кроме того, человек он мне очень близкий, а мы вспоминаем и пытаемся рассказывать о людях нам дорогих, лишь когда они услышать нас уже не могут - по причине вполне уважительной* [* Получилось наоборот: герой этого текста, слава Богу, жив и здоров, а вот автор... Феликс Григорьевич Светов скончался осенью 2002 года. Мир праху его.]. Правильно ли это? Не знаю, во всяком случае именно так и происходит. Но как бы то ни было, я попытаюсь эту традицию нарушить.

Итак, скажем, три ипостаси... Я их назову, перечислю, а какая главная, определить, повторим, не решусь. Но коль уже сказал, что он доктор, с нее и начну.

Крелин - врач, хирург и занимается своей профессией более полувека. Не мне судить, какой он профессионал, на мне он свой ножик не опробовал, но я знаю десятки людей, которые это переживали, а еще больше тех, кто уже не может познакомиться с моими по сему поводу сегодняшними соображениями опять же по причине вполне уважительной. Но когда-то я с ними встречусь, и они подробнее обо всем этом расскажут, косточки нашему доктору перемоем. А поскольку речь идет о людях доктору очень близких, можно представить себе, чего это ему стоило и как в нем отозвалось. Каждая такая трагедия. Впрочем, у меня тоже есть по этому поводу некоторые вполне дилетантские соображения, и я уже сейчас, не откладывая, ими поделюсь.

Когда-то был Крелин земским врачом, видимо, сразу после института, работал в деревне, где-то далеко в Сибири. Говорят, делал все, даже зубы дергал. Я ему не очень верил, но как-то посмотрел на его руки и понял: он может и челюсть выворотить, не только зуб. Пришлось мне наблюдать, и как он пальцем открывает винные бутылки - ну, когда нет поблизости штопора. Это производит впечатление.

Однажды я спросил его: "Когда тебе лучше позвонить, чтобы застать?" "А звони, - говорит, - в восемь". - "Вечера?" - "Нет, - говорит, - в восемь утра". - "Но я же весь дом разбужу!" - "Какой дом, - говорит, - в восемь я в больнице, потом у меня летучка, а в десять уже операция - не поймаешь..."

Вот и думайте о нашем докторе: несмотря на свой, скажем мягко, зрелый возраст, в то время, когда его литературные коллеги досматривают второй сон, он - в больнице и уже точит ножик.