Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

Очнулся Шая в палате. Его трясло и било от озноба, каждое движение отдавало нестерпимой болью в низу живота. Просунув руку под одеяло, Шая обнаружил три пластмассовые трубки выходящие из повязки, и чуть не заплакал от обиды на врачей и жалости к несчастному себе.

«Сволочи, — думал он, — только подпусти их к беззащитному телу… А с тобой, Раечка, я ещё посчитаюсь!»

Прошло несколько дней, наполненных страданиями и кровавой мочой из трубочек. Казалось, так будет всегда; прошлый мир с его тревогами и мелочной суетой отодвинулся куда-то далеко в сторону. Но рана начала подживать и в один из вечеров, Шая, к своему собственному изумлению, снова сцепился с соседом по палате.

— Всё псалмы почитываете, — спросил он с нескрываемым ехидством. — Серьёзная, видать, книга, коль никак не можете одолеть?

— Я не читаю, — ответил сосед, — я молюсь.

— Тогда зачем по шпаргалке, — удивился Шая. — Обращайтесь к Б-гу своими словами.

— Есть такая профессия — адвокат, — сказал сосед. — Слышали, наверное?

— Ещё бы, — Шая горестно покачал головой. — Сколько они с меня посрывали за всякие ничтожные бумажки — до сих пор шкура горит!

— Тут, — сосед погладил страницы, — бесплатные ходатайства лучшего адвоката. И не в налоговое управление, а к Судье Судей. Кстати, и вам, — он махнул рукой в сторону свисавших из-под Шаиной кровати мешочков с кровавой мочой, — не мешало бы попросить о милости.

— Давайте книгу, — сразу же согласился Шая. — Хуже не будет, а лучше — кто его знает…

Он взял из рук соседа Псалмы и принялся за чтение. Увы, но Шая почти ничего не понимал: в ульпане его обучали совсем другому ивриту. Пролистав несколько страниц, он сумел расшифровать только одно предложение:

— Пусть Твоя дубинка меня успокоит.

Смысл такой просьбы полностью ускользал от Шаиного сознания. Возвращая книгу соседу, он удивленно отметил:

— Не знаю, чего вам не хватает в жизни, но просить утешения дубиной, по меньшей мере, странно.

— Представьте себе ребёнка, — ответил старик, — который потерялся в лесу. До самой темноты он бегает с плачем между деревьями и к ночи оказывается в глухой чаще. Уже слышны вой и клацанье зубов, как вдруг — раз-два-три — кто-то бьет его по щекам и начинает громко ругать.

— Папа, папочка, — радостно кричит ребёнок. — Наконец ты нашёлся!

— Тут всякий обрадуется, — философски заметил Шая. — Чем волку в зубы, дешевле два раза по физиономии.

— Так и человек, — продолжил сосед, — иногда получает удар, но в нём видна рука Неба. Есть Отец, а значит, есть порядок и смысл, и в этом — утешение.

Шая нащупал под одеялом три тёплые трубки и погрустнел.

— Вот вы, — не унимался старик, — делаете вид, будто Всевышнего не существует. А это для Него хуже любой «интифады».

— Так значит, Он решил напомнить о себе, — вскричал Шая. — Напомнить и утешить! Нечего сказать, очень оригинальный способ. И кто Его просил утешать меня подобным образом, мне и без Его хлопот было вполне хорошо.

— Вот это и плохо, — ответил старик. — Может, именно потому вы здесь и оказались.

Шая отвернулся к стене и замолчал. Раз-два-три, раз-два три, — перебирал он тёплый пластик трубок, и в таком же ритме прожитая жизнь плыла перед его глазами. Вальском промелькнули, закружились юные годы, где-то за поворотом исчезла молодость, мечты, желания. Что оставалось, кроме тяжёлой и нудной работы, борьбы за каждый грош, болезней и огорчений? Призрак старости, утыканный шишками раковых опухолей, уже трепетал, качался над изголовьем. Шая шмыгнул носом, раз, другой, третий, горячие слёзы любви к несчастному себе покатились из глаз и, перекатываясь через переносицу, тихо заскользили по бороде.

— Ничего, ничего, — раздался голос соседа, — всё ещё будет хорошо, всё ещё обязательно будет хорошо.

Ночью он проснулся от шума. Кровать старика была отделена от палаты передвижной ширмой и оттуда доносились сдавленные стоны. Кто-то, видимо врач, отдавал приказания резким, рвущимся голосом, медсестра поминутно выбегала из палаты и тут же возвращалась.

— Что это, что, что? — испуганно выкрикнул Шая.

Сестра мельком взглянула на него, снова выскочила за дверь и вернувшись, почти на бегу, остро уколола Шаю иглой в предплечье. Белый потолок палаты тут же закачался и поплыл, голос врача растёкся по подбородку и, мигнув сизым налётом слив, провалился в тишину и покой, покой и тишину… Проснулся Шая поздно. Соседняя кровать была застелена чистым бельём, на тумбочке одиноко чернела книга псалмов.