Яков Шехтер - Любовь и СМЕРШ (сборник)

— Не торгуйтесь, молодой человек, — сказал врач, — ваш выбор до смешного прост: или пить, или страдать. Я вам советую — пейте…

— Завтра же пойдём к другому врачу, — возмущалась вечером Шаина жена, отбирая у мужа почти опорожненную бутылку коньяка. — По мне лучше камни в почках, чем муж — алкоголик.

— Тебе легко рассуждать, — вскричал Шая, — почки-то не твои!

— Зато муж — мой, — отрезала жена. — Вопрос закрыт. Хочешь пить, пей воду из крана.

— Но ведь я не верблюд, чтоб голую воду хлебать, — сопротивлялся Шая, тщетно пытаясь отобрать бутылку.

— Это не новость, — сказала жена, запирая буфет на ключ. — Верблюды не хлещут коньяк лошадиными дозами.

На следующий день, под стерегущим взглядом Шаиной жены, врач из другой поликлиники тут же выписал направление на госпитализацию. С камнем решили поступить радикальным образом — вырезать.

Больница, в которой очутился Шая, относилась к Бней-Браку, и поэтому всё в ней было обставлено самым харедимным образом. По субботам врачи писали диагнозы особыми чернилами, исчезающими через несколько часов, а для вызова сестры больной нажимал кнопку в специальном резервуаре и сжатый воздух откидывал колпачок над лампочкой, зажженной до начала субботы. Да и пациенты в больнице подобрались под стать оборудованию, нормальные человеческие реакции у них отсутствовали, словно передавленные сжатым воздухом. Судя по разговорам, они больше уповали на помощь Всевышнего, чем на руки врачей. С одним из таких «праведников», соседом по палате, Шая сцепился в первый же день.

— А вот скажите мне, — спросил он старика с роскошной седой бородой, но ещё тёмными пейсами, — разве это справедливо, что в пасхальный седер вы будете возлежать на больничной койке, а не во главе собственного стола?

— Евреи так не спрашивают, — ответил старик. — Что происходит, то и правильно, а остальное — не более чем плоды нашей фантазии.

— Замечательно, — воскликнул Шая, — значит, в больницу вы загремели по заслугам. Нарушили там, преступили тут, а рука, — Шая устремил глаза к небу, — рука, она пишет!

Год, прожитый по соседству с Бней-Браком, не пропал даром: как спорить на религиозные темы, Шая уже знал.

— Именно так, — невозмутимо подтвердил старик, — за заслуги и по справедливости.

— Ну, может, вам есть, в чём каяться и бить себя кулаком в грудь, — сказал Шая, — но уж я-то здесь совершенно случайно. Убивать не убивал, грабить не приходилось, и чужих жён, — Шая тяжело вздохнул, — соблазнять не довелось. Упечь меня в койку на самом пике торговли — величайшая несправедливость, форменная «небесная» интифада!

— Несправедливость, говорите, — улыбнулся собеседник. — И убивать никого не убивали?

— Если знаете факты — идите в полицию, — возмутился Шая. — А всухую нечего куражиться, улыбочки ехидные распускать.

— Не дай Б-г, я вас ни в чём не обвиняю, — снова улыбнулся старик. — Просто интересуюсь. Скажите, а вы женаты?

— Шестнадцать лет, — вздохнул Шая. — И тоже непонятно за что.

— А детей сколько? — продолжал старик свои расспросы.

— Детей одна, — сострил Шая.

— Ну-ну, — старик покачал головой, — за шестнадцать лет один ребёнок, ну-ну.

«Так вот он, гад, на что намекает, — сообразил Шая. — А если и сделала Райка десять или сколько там абортов, то это личное, интимное дело, чего он суёт бороду в нашу постель!»

Честно говоря, ругаться со стариком Шае совсем не хотелось. Чтобы добрать злости, он зажмурил глаза и попытался представить его бороду под Райкиным одеялом. Ничего не получалось. Воображение, обычно столь услужливо поставляющее всякие аппетитные сцены, вдруг забуксовало. Обнажённая Райка существовала в нём совершенно отдельно от стариковской бороды, и совместить их Шая так и не сумел. Устав бороться с непослушной фантазией, Шая приоткрыл глаза и кротко произнёс:

— Все мы в Его руке. Сколько посылает, столько и хорошо.

— Хорошо, что вы это понимаете, — сказал старик и, заканчивая спор, открыл книгу Псалмов.

Следующим утром Шаю повезли на операцию. Было страшно, но интересно. Оперироваться ему ещё не доводилось, и, перед тем как врач начал вводить в вену наркоз, Шая твёрдо решил не поддаваться. Сосредоточенно уставившись на большую операционную люстру, висевшую прямо над головой, он принялся ждать.

— Спокойной ночи, — сказал врач.

Сразу после его слов внешние плафоны люстры вдруг поехали к её центру, сходясь в одну сверкающую точку, слегка запершило в горле, и вдруг — всё исчезло.