Хосе Гарсия Вилья - Во имя жизни

Скрип деревянных колес и приглушенное шарканье копыт уставшего буйвола по дорожной гальке еще больше усиливали окружающую тишину; время от времени слышался шорох сухих комьев земли, скатывавшихся по склону на дно ущелья.

Натянув ослабевшую вожжу, он подстегнул буйвола, и тот затрусил мелкой рысцой. Над дорогой лениво зашевелилась пыль. Но вот буйвол снова замедлил шаг, вскинул голову, — и в сухом воздухе за ним потянулась искрящаяся нить слюны. Неотступное, назойливое солнце блестело на его взмокших, тяжело вздымавшихся боках.

Парень в двуколке не сразу заметил женскую фигуру, показавшуюся из-за поворота дороги. Это была девушка — удивительно юная и свежая на фоне выжженной солнцем природы. Она остановилась у обочины и смотрела на приближавшуюся повозку. В ярком полосатом платочке, завязанном на затылке, в одном лифе, юбке и босая. Лиф был домотканый, светло-красный, с белыми крапинками. Юбка тоже ручного тканья, белая, в крупную клетку, перемежающуюся желтыми и красными полосками.

В руках она держала большой широкогорлый кувшин для воды. Матово-красный, он гармонировал с цветом ее одежды.

Она спокойно стояла и несколько мгновений с нескрываемым любопытством глядела на парня, потом резко повернулась и исчезла. Подъехав через минуту к тому месту, где она стояла, он вылез из двуколки и увидел узкую тропинку, спускавшуюся в ущелье. Он медлил в нерешительности, рассеянно утирая пот с лица, потом выпряг разгоряченного буйвола и принялся массировать крепкими, сильными пальцами его шею, затем, погоняя буйвола впереди себя, стал спускаться по тропинке вниз. Острые выступы раскаленных камней жгли подошвы, как горячие угли. Он дошел до самого дна ущелья, а девушки все не было видно.

Он нашел ее за поворотом высохшего русла, где в тени большого мангового дерева приютился колодец. Кувшин у нее уже был наполнен, и она скатывала свой платок в широкий жгут, чтобы положить его на голову под дно кувшина. Не глядя в сторону незнакомца, она опустилась на корточки, собрав юбку между колен, и нагнула кувшин, чтобы отлить лишнюю воду; потом, поддерживая кувшин за край и за дно, начала его поднимать. Медленно встала на одно колено, передохнула, держа кувшин на другом и смахивая капли воды с его боков, и одним ловким движением водрузила его на голову, поднимаясь на обе ноги. Она все же слегка пошатнулась, и вода из кувшина выплеснулась ей на грудь, намочив лиф, который сразу прилип к телу. Придерживая кувшин, она свободной рукой оттянула материю от груди. После этого, так ни разу и не подняв глаза на молодого парня, она прошла мимо него. А он безмолвно глядел на нее, стоя рядом со своим буйволом, который усердно щипал скудную траву на дне ущелья.

Парень не мог оторвать взгляда от гибкой фигурки с кувшином, пока она не скрылась за поворотом русла. Только тогда он подвел буйвола к колодцу и привязал к манговому дереву.

— Какие у нее белые и гладкие руки! — сказал он своему неясному отражению в воде, нагибаясь, чтобы опустить ведро — обрезанный сверху бидон из-под керосина. — А какие густые и черные волосы! — Ведро с грохотом упало в воду и сразу наполнилось. Он швырнул шляпу на траву и ухватился за бамбуковый тяж обеими руками. Крученая веревка врезалась в загрубелые ладони, и он думал о том, как девушке больно, наверно, было ее тянуть.

Он поставил ведро на плоский камень, и буйвол стал пить.

— У-у, чертяка! — сказал он добродушно, ткнув буйвола в бок, когда тот наполовину опорожнил ведро. — Пыхтишь, как сам Кабунтитиао! 12 12 Кабунтитиао — верховное божество илоканцев до принятия ими христианства.

Словно в ответ на его слова, из раздувшегося брюха животного донеслось низкое, утробное урчание. Парень снова привязал буйвола к дереву, и тот стал лениво тереться о ствол. Солнечные лучи падали отвесно и вонзались в круп животного. Парень подтолкнул его в тень, а сам стал обмахиваться широкополой шляпой. Жарко... Он даже призывно свистнул ветру с моря, но напрасно: воздух оставался недвижим.

Время шло. Он нахлобучил шляпу и поспешил по ущелью к тропинке, а оттуда — вверх, к оставленной на дороге двуколке. Достал из нее джутовый мешок и перекинул его через плечо. Свободной рукой набрал охапку сена со дна повозки и пошел назад, к колодцу. Стараясь не ступать на острые, раскаленные камни, он перескакивал с одной поросшей травой кочки на другую, теряя за собой пучки сена.

Он дал сена буйволу. Между тем круп животного снова оказался на солнце.