Хосе Гарсия Вилья - Во имя жизни

Из поселившихся в аксесории кто умер, кто прижился на новом месте, а кто снова уехал, люди уж не помнили их в лицо, помнили лишь, чем они занимались... И все то время мою жизнь освещала твоя улыбка. Тебе было тринадцать, когда я осмелился поцеловать тебя в щеку, потому что наступали японцы, и отец решил переехать в деревню. Ты тоже поцеловала меня, неловко ткнувшись губами где-то между носом и ртом, потом убежала. В ту ночь я заснул, уронив голову на сложенные на подоконнике руки: все надеялся увидеть тебя в окне, несмотря на поздний час, или услышать хоть слово, хоть покашливание. Но я так ничего и не услышал до следующего утра, когда отъехал грузовик, и ты мне крикнула вдогонку:

— Прощай!

Урожай был плохой, перебивались чем придется, и отец сказал: вернемся в город и будем жить в аксесории — свой дом мы продали. Вы тоже продали свой дом и поселились рядом с нами — дверь в дверь. Так мы встретились снова и общались все это страшное время, как все тогда, — ни о чем не расспрашивая, молча глядя друг другу в лицо, в запавшие глаза. На улицах и площадях, на базарах города валялись пухнущие с голода, покрытые язвами люди, мертвые вперемежку с еще живыми — жертвы тяжких испытаний и мучительного изнуряющего голода, заставшего врасплох; дрожа от страха, люди толкали перед собой тележки, продавали не только одежду, но и тех, кто ее носил; впрочем, были и другие — они сражались в горах... В это черное время, вопреки ему, мне светила твоя улыбка, Магдалина.

Вдруг однажды ночью я услышал:

— Крис, Крис, война окончилась! — отчаянный крик радости человека, стосковавшегося по жизни и счастью в мире, оглушенном выстрелами и пушечной канонадой. Боже мой, боже мой, кончилось, кончилось самое страшное для всех на земле бедствие.

— Крис!

Высунувшись из окна, я глядел на отражение белой стены в стоячей воде канала и, обернувшись на твой зов, увидел, что ты сидишь в той же позе, сложа руки на груди, — все еще там, в прошлом, в воспоминаниях.

— Крис, я думала, ты позабыл обо всем... Как я рада, что ты здесь, что ты продолжаешь учиться. Мне пришлось бросить учебу: компенсацию за отца нам не выдали. Да если бы он вернулся живым из Форта 42 42 Форт Сантьяго — старинная испанская крепость в Маниле, использовалась как место заключения. , если бы мать была жива, он не принял бы денег за то, что был в партизанах, ты же знаешь, какой он отличался щепетильностью.

Отец Магдалины, учитель старших классов, всегда ратовал за социальную справедливость; я до сих пор помню его — строгий, подтянутый, в белом костюме, с открытым добрым взглядом.

— Дядя не хочет, чтобы я работала, да и появись у меня такое елание, нигде нет свободных мест.

— Есть одна вакансия, тебя дожидается, — сказал я.

— Правда? Где? Какая? — взволнованно спросила ты, подавшись вперед.

— Надеюсь, ты не прочь занять ее. — Я сел на стул против тебя.

— Конечно! Я серьезно спрашиваю: что за вакансия?

— Хозяйки дома, — ответил я.

— Ну вот, ты опять за старое!

— Я не шучу.

Ты поднялась со стула, глянула в окно. Я встал рядом. Мы были молчаливы, как наши тени, падавшие на стену по другую сторону канала; подсветку давала лампочка, висевшая сзади, почти у нас над головами. Внизу группа парней распевала непристойную песенку, обращаясь к трем гомикам из своей компании, сидевшим на парапете. На приличном расстоянии от них трое мужчин, справляя большую нужду, мирно покуривали. В воду шлепнулся какой-то сверток, и вдоль канала побежала женщина, придерживая сзади юбку.

— А ну, прочь с дороги! — шуганула она ребятишек, чертивших «классики» на земле возле пивной. Там заводили пианолу. Певица с пластинки надрывно кричала: «Мне это нравится! Мне это нравится!»

По улице Хуана Луна изредка цокала копытами по асфальту лошадь, с ревом проносились джипы и грузовики.

— Когда думаете переезжать? — спросил я.

— Пожалуй, в пятницу. Если верить бумаге из муниципалитета, снос начнется завтра. Раньше чем за четыре дня до нас дело не дойдет. Собираться нам недолго. — Ты отвернулась от окна, оглядела комнату, и стоя ко мне спиной, продолжала: — И перевозить нечего — раскладушка... Ой, смотри, Бой спит как убитый! Чемодан, стулья, стол, алтарь. Мелочь уложу в пустой ящик из-под апельсинов — тарелки, горшки. В общем, не придется тратить много времени и сил на переезд.

Снизу кто-то из мужчин закричал:

— Свет! Камера! Мотор!

Вдруг до меня дошло, что кричат нам: мы стояли спиной к окну, и наши тени на стене слились. Я глянул вниз. Три гомика хохотали, один из парней громко спрашивал: