Сергей Юрьенен - Беглый раб. Сделай мне больно. Сын Империи

Свесив руки, Александр сидел на кровати. Не зажигая сигареты, припаявшейся к верхней губе. Потом снял трубку.

— Игэн? [108] Да?(венг.). — отреагировал бессонный Кошут.

— Number twenty-three, please [109] Пожалуйста, номер двадцать три (англ.). .

— Just a moment, sir [110] Минуту, сэр (англ.). .

После паузы включилась Иби. Нет, она еще не спит. А что делает?

— Лежу в постели. — Смех. — С Александром Андерсом на животе…

— И как?

— Еще не кончила. Но предпочла бы с автором.

А он что делает?

— Он ужасом объят.

— Каким?

Он усмехнулся:

— Экзистенциальным. Сегедским…

— А где сосед?

— Работает. Сейчас придет.

— А ужас почему?

— Не знаю. — Он открыл ее зажигалку, крутнул колесико и прикурил. Увидел нечто…

— Что?

— А выйди в коридор и загляни за занавес.

— Сейчас. Не покидай меня…

Трубка упала в постель. Усмехаясь на галлицизм в устах венгерки, на это возбуждение, на легкий ее подъем, он затягивался сигаретой и слушал паузу ее отсутствия. Через три минуты услышал дверь, брякнувший в ней ключ, босые ноги — и трубка подскочила на простыне.

— Темно, как в жопе. Что ты там мог увидеть?

— В том-то и дело… Ничего.

— Просто банкетный зал, и выключили свет. Ты пьяный?

— Еще как.

— А хочешь, сделаем любовь по телефону?

— Сосед идет. Сделай за меня.

— Оʼкей!

Комиссаров вошел с осуждающим видом:

— Приличная девушка, а скачет, как ведьма!.. Переводчица наша! Сиганула по коридору в чем мать родила.

Сел напротив и стал выкладывать на тумбочку какой-то западный медикамент — вздутые пакетики из фольги.

— Шибаев, — донес Александр, — Нинель Ивановну при мне обидел.

— То есть?

— В морду дал.

— Уже? — удивился Комиссаров. — Вероятно, отказала против естества. Пустое! Забудь. Смотри, чем Хаустов нас отоварил. Мэйд ин Франс ! Корешок ему привез, агент. «Жель» называется. Боль как рукой снимает. А если перед выпивкой, то без последствий вообще.

— У агента тоже язва?

— Не исключено. А Хаустов, бедняга, тот на грани прободения.

— Пьет много.

— Не в этом дело. Жену он очень любит.

— Рак у нее?

— Нет. Пятая графа . Такая, понимаешь ли, сверхчеловеческая альтернатива: или — или. Бросить сумел. Но разлюбить не смог.

Комиссаров надорвал пакетик и выдавил белую массу в стакан с водой. Размешал зубной щеткой и, морщась, принял. Лег и, наверное, закрыл глаза под зеркальными стеклами очков.

Александр вышел на балкон, обнесенный пузато выгнутой решеткой с каким-то гербом. Почувствовал он себя, как на пароходе в ночном океане. Отель сиял, а город экономил на электричестве. Посреди площади чернел огромный сквер. Направо в улице белелась погашенная реклама американского фильма с Джейн Фонда. Лет десять, даже шесть назад пробравший его озноб весны он принял бы за предвестие счастья.

Он вернулся в номер, снял трубку.

— Иген ?

Он положил.

— Родина телефона, а не работает.

— А ты кому хотел, жене?

— Да никому.

Комиссаров помолчал. — Разве венгры телефон изобрели?

— Венгры.

Александр снял халат и лег. Простыня была прохладной и плотной, и гладкой, а вокруг над ним вились амуры.

— Завтра снова с ними пить, — сказал Комиссаров. — Конечно. Знать не можешь доли своей. Но доехать бы без прободения до Москвы… А там в больницу. У нас отличная больница, знаешь? Конечно, не Кремлевка, но палаты на одного. Возьму с собой «Историю России» Соловьева и отключусь на месяц… Эх-х! Добраться бы! — и щелкнул выключателем.

Амуры канули.

Он нырнул под арку — в уютную улицу. Без машин — одни пешеходы. Слева на витрине золотом и в вензелях: « КАVE ». Вот оно, укрытие!

Он выбрал столик за вензелями, чтобы держать сквозь них обзор.

После коньяка озноб похмелья прошел, только пальцы слегка подрагивали — с американской сигаретой. Кофе оказался невероятным, и он попросил повторить.

На третьей сигарете он их увидел. Из-под старинной арки на солнце появились сразу все: мини-демонстрация коллективизма во главе с Шибаевым, который вдвигался в чуждый мир животом вперед и заложив руки за спину. Он, видимо, требовал попутных разъяснений, поскольку к нему то и дело пригибалась Иби — оставляя сигарету на отлете руки. Взгляд, брошенный ею на витрину кафе, был исполнен тоски. Александр поднял руку — и был опознан. В ответ Иби подняла брови — с бессильным сожалением. Одновременно и Хаустов его засек — ничего при этом на лице не выразив, как должно профессионалу. Под руку с критиком О*** энергично прошагала Аглая Рублева. Глаза чаевницы безразлично скользнули по витрине кафе.