Мягко-тяжко приколыхали груди и прижались — молодка в стянутой пониже ключиц рубахе обняла Александра, и повела, и усадила. Она отняла свою грудь, а взамен поросшая волосом могучая рука шмякнула ему в резную лохань шипящую ягнячью ногу, а другая аналогичная рука наливала багрового вина и, вытирая лезвие о свежий белый хлеб, уже протягивала серьезный сегедский нож. Горло напряглось, и обруч на нем лопнул, и Александр закричал:
— Orosz! En orosz!.. [117] Русский! Русский я!.. (венг.).
Его не осудили.
— Хорошо! — похлопали его. — Orosz хорошо. Magyar хорошо. Киванок! [118] Желаю! (венг.).
Тогда он крикнул:
— Гусев! Пьем за Гусева!
— Гусев хорошо, — ответили ему. — Libugus? Gans [119] Гусь (венг., нем.).
?
— Нэм! — замотал он головой. — Орош Гусев!
— Эмбер? А тэ барат? [120] Мужчина? Твой брат? (венг.).
— Игэн, игэн, — кивал он, обходя стол и состукиваясь с каждым. — За Гусева! За Гусева! За Гусева!..
— Такого в группе нет, — сказал на это Хаустов, вклинившись промеж мадьяр. — Кто такой? Э, как вас там?..
— ЗА ГУСЕВА!
Александр выпил и ухватил за глиняное ухо жбан. Он налил всем кругом и самому себе тяжелого вина. И Хаустову тоже — доставшего его стаканом…
— Так за кого я выпил? — не унялся Хаустов.
— За Гусева.
— А что за персонаж? Я вспомнил только одного. Из «оттепельной» ленты. Который от лучевки погибает-не-сдается. В исполнении Баталова. Не он? А кто тогда? Скажи.
— Зачем тебе?
С неожиданно библейской скорбью Хаустов ответил:
— Призван знать все.
— Ну — русский человек… Солдат.
— Какой войны?
— Локальной. Европейской. Забытой всеми.
— А отличился чем?
Визави меж обугленным агнцем пребывали они — соотечественники за границей. И все подмывало признаться, но в тот самый момент, когда он — а была не была! — рот открыл расколоться, как словно гора обвалилась.
Рок обрушился и задавил.
Александр! пытался!! перекричать!!! Проорать! То, что знал!! То немногое, что!!! Про подвиг! солдата!! который!!! Один! понимаешь!! и русский!!! ОТКАЗАЛСЯ СВОБОДУ ДАВИТЬ Вызов бросил Империи НА РОССИЮ ОДИН ТОЛЬКО ГУСЕВ Тот оглох тот моргал тот не слышал и не понимал по губам РОК Забивал Это нечто Рок по-венгерски Рок На разрыв Понимаешь Когорты И цепей И Аорты
И ба иба иба
и раб и раб раба
И БА И БА И БАРАБАННЫХ ПЕРЕПОНОК.
Назавтра оказалось 1-е Мая.
Праздничный день начался невыносимо ранним завтраком. К счастью, с томатным соком.
— А мужики, наверное, спали как убитые…
— Ты думаешь, не слышали?
— Откуда…
Комиссаров очнулся:
— Имело место безобразие?
— О, и какое! В духе рыцарских поэм, — сказала критик О***. — В роли трубадура, естественно, наш лидер…
— В любви он объяснялся, — перебила Аглая. — Шибаев ваш.
— Кому еще?
— А этой, прости за выражение… Иби . Ревел, как бык. Дверь высадил девчонке. Такое тут устроил — отель весь повыскакивал. А вы не слышали?
Место переводчицы зияло красным плюшем обивки. По правую руку от этой пустоты сидел лидер — нарядный, как жених. Он заправлялся с праздничным аппетитом. Свежевыбритый и почему-то с трехцветной венгерской бутоньеркой в лацкане.
Руководства на трибунах не было — да и самих трибун. Ни громкоговорителей, ни военного парада, ни линий оцепления — собственно говоря, самого праздника в привычном смысле не было тоже.
День был ветреный и серый. Будничный по календарю: четверг.
Ощущая себя телом инородным и в этой связи подняв воротник пиджака, Александр бессмысленно шагал вперед по мостовой чужого города в составе творческой группы, которая в День международной солидарности трудящихся, по инициативе ночного буяна Шибаева, приняла участие в нестройном и блеклом в смысле оформления продвижении сегедцев по бульварному кольцу имени Ленина.
Шествие несколько оживляло музыкальное сопровождение в лице баяниста. Выпросив перед выходом стакан, он играл и пел на ходу из времен своей допотопной фетровой шляпы, которую надвинул по уши:
От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей,
Человек проходит, как хозяин,
Необъятной Родины своей…
— Не в ту степь, Геннадий Иваныч! — прервал его за руку Комиссаров. Сделай чего-нибудь интернациональное.
— Заказывай, хозяин… Чего? «Бухенвальдский набат»?
Комиссаров поморщился.
— А то гимн могу.
— Какой?
— Демократической молодежи мира. В темпе марша.
— Слова знаешь?
— А то!
Читать дальше