Сергей Юрьенен - Беглый раб. Сделай мне больно. Сын Империи

Честно говоря, в сей вот миг не знаю, украсит эту достойную книгу, по моде нынешних времен, рекламное фото автора романов, в нее вошедших, или не украсит, но как бы то ни было, чрезвычайно польщенный предложением издателей, я, однако, почувствовал, что не могу, да и не хочу тискать к сочинениям старого друга обычное литературное предисловие.

Дружба ведь не служба и не бутылка хорошего вина; о стаже дружбы, о выдержке и, разумеется, о крепости ее редко когда задумываешься, но вот этим летом с чувством поддали мы с Сергеем Юрьененом в милой моей душе Праге, то есть сначала врезали отличного виски, потом великого чешского пивка, и вновь, но словно бы впервые приятно поразило меня то, что вот три десятка лет корешим мы с Сергеем, ни разу, между прочим, не поссорившись, никогда не чувствуя разницы в возрасте, ни в чем агрессивно не утверждая превосходства личных вкусов и пристрастий, да и вообще не выкаблучиваясь друг перед другом ни в разговорах о литературе и немыслимой абсурдности совкового бытия или же, как это водится в мужском застолье, о «науке страсти нежной, которую воспел Кобзон» (шутка С. Ю.).

Кстати, в этот раз, в Праге, мы и за Андрея Битова врезали, который нас в Москве познакомил. Странное дело, зная от Андрея, что Юрьенен сочиняет прозу, я впервые познакомился с парой его рассказов, уже свалив от лубянских «всевидящих ушей» и ошиваясь на лучшей из всех пересылок мира — в Вене. Впрочем, Юрьенен свалил за бугор с женой-испанкой гораздо раньше меня и Иры. И не просто свалил, вроде нас грешных, пообивав обувку о пороги ОВИРа, но действительно совершив рискованный побег из Большой Зоны и запросто заделавшись парижанином.

Андрей Битов, самый, пожалуй, ненавязчивый из литературных учителей Юрьенена, уверял меня после сообщения «голосов» о бегстве Сережи, что саму идею побега навеяло на него название битовского сценария «Маленький беглец». Вполне возможно. Да и вообще, кто знает, через какие реторты и тигли проходят самые рискованные наши решения перед их мгновенным превращением в судьбоносное действие…

Короче, в Вене, в старом номере советского журнала, стыренном в посольстве СССР одним из моих знакомых, я прочитал пару рассказов Сергея Юрьенена, порадовавших меня чистотой языка, серьезностью (классичностью) стиля и чистотой своего звучания. Оно заметно поднималось над казенностью большинства литературных интонаций тех довольно безликих времен. Помню, я сходу почувствовал, что талант Юрьенена неизбежно должен разгуляться на свободке, и, разумеется, понял, что если бы не желание спасти свою Музу от унизительного прозябания и застоя в одном из бараков совковой литжизни, то, может быть…

Впрочем, не будучи любителем «еслибыкать», я азартно преисполнился веры в то, что Сергей Юрьенен, освободившись от пут цензуры, вот-вот порадует себя и читателей игрой свободного воображения и бесстрашной разработкой тем, волнующих только его ум, только его душу, только его сердце.

Вскоре мы встретились в Париже, что само по себе было чрезвычайно радостно, романтично и кальвадосно, и я был рад, что не ошибся в прогнозе. Вообще как писатель Юрьенен чрезвычайно сдержан в литспорах и начисто уклоняется от самооценки, ибо течет в нем отцовская кровь — кровь мужественных соседей Петрополя. Хотя в иные моменты вскипает в нем кровь матери, южанки из Таганрога, и тогда он становится похожим не на респектабельного маршала Маннергейма, а на молодого Чехова, загулявшего в «Яре» с руководителями и ведущими актрисами Московского художественного театра.

Так вот, писатель Сергей Юрьенен тогда признался мне, что пишет роман «Вольный стрелок». В самом названии уже трепетала любовь к свободе. Да и радиожурналистская работа на радиостанции «Свобода», повивальной бабке российской гласности, естественным образом подтверждала серьезность не только жизненного, но и гражданского выбора Сергея Юрьенена. Если читателей у него тысячи, то слушателей за двадцать с лишним лет работы — многие миллионы. И не просто слушателей, но россиян разных поколений, эстетически просвещенных и нравственно поддержанных культурными программами великой (не побоюсь этого громкого слова) радиостанции в эпоху застойного мертвословья, торжествовавшего в эфире нашего Отечества. Ведущим этих программ мой друг является и по сей день. Он и себя заставлял — сие, поверьте, очень и очень нелегко — сочетать работу со служением Музе, и не одного меня учительски приобщил к радиожурналистике.