Сергей Юрьенен - Беглый раб. Сделай мне больно. Сын Империи

— А ты нашел?

— Нашел.

— И кто же виноват?

Глядя в зеркало сквозь зеркальные очки, Комиссаров прищелкнул галстуком.

— Диавол виноват! Князь Мира, Андерс. Хвостом биющий в сильной ярости, поскольку чует, что пришел ему абзац… Так что? Примем от папричников еще один удар по желудку? Давай вставай. Покажем им, что русские удар держать умеют…

Ресторанов в отеле «Тиса» было три. Их принимали в нижнем — интимном. Бархатные портьеры, стены, затканные шелком. Столики накрыли в танцевальной яме. Засидевшиеся за кофе сегедцы косились сверху из-за балюстрады. Начальство (нагло узурпировавшее переводчицу) и творческий состав, ударника включая, — все держали руки под столом, в тягостном молчании дивясь на кольца с салфетками, на серебро и хрупкий хрусталь. По четыре бутылки рислинга на стол им выставили, но никто не решался взять инициативу.

Сели они к дамам.

— Что значит королевство, пусть и бывшее, — сказала восхищенно критик О***.

— Это к вопросу о садизме, — обернулся Комиссаров к Александру. — Нас не питают, а пытают. Роскошью.

— Ну, уж пытка…

— Вполне китайская. «Тысяча кусочков».

— То ли дело было в той столовке, — поддакнула Аглая. — А от этого всего даже аппетит пропадает.

Тем не менее, на белый пышный хлеб, прикрытые салфетками корзиночки с которым разносили официанты в нитяных перчатках, налегла она с энтузиазмом; его хватило, впрочем, только до второго ломтя:

— Несытный он у них какой-то. Прямо как вата. Кукурузный, что ли? Нет: то ли дело наш «орловский»…

Официант открыл бутылку и — каким-то образом определив здесь главного — налил Комиссарову на глоток. Потом отнял бутылку и стал выжидательно смотреть.

— Ну, так и лил бы дальше, — смутился Комиссаров. — Чего он хочет?

— Дегустации, — сказала О***. Комиссаров попробовал, кивнул:

— Кислятина.

С видом удовлетворения — и начиная с дам — официант наполнил им хрусталь.

— Спа-си-бо! — проскандировала ему Аглая. — Да, ребята? Обслуживание-то какое. А эта вилка для чего?

В ответ подъехала тележка, с которой церемонно подали заливную рыбу.

Комиссаров смотрел себе в тарелку.

— Что еще за фиш?

— Фиш это щука, — сказала О***. — А это карп.

— Карп? Еще хуже фиш. Та хоть хищник, а этот в тине обитаем. Всеядный потребитель.

— Ну, ваш-ще! — не выдержала Аглая. — На этом потребительстве наш комсомол поехал. Смотрит прямо, как Ленин на буржуазию.

— Я бы сказала, — улыбнулась О***, — как Сталин на Льва Давидовича в Мексике.

Неохотно вооружившись вилкой, Комиссаров оглянулся:

— Может, у них чего-нибудь другое есть?

— Ты еще манной кашки попроси! Съешь — не умрешь. Давай-давай! Питайся, Комиссаров. Вот так! Ножом не надо, не котлета. А то какие-то вы вялые, ребята. Нет — ну, ей-Богу! Ничто на вас не действует. Ни минеральные купания с костлявыми мадьярками, ни тонкие намеки на толстые обстоятельства, ни даже этот — паприкаш …

Потупясь, О*** улыбнулась.

Комиссаров тоже хохотнул — с набитым ртом. Хотел сказать что-то в ответ, но слова вымолвить не смог. Еще предпринял — безуспешно. Сорвал с себя зеркальные очки и выкатил глаза.

— Что, опровергнуть хочешь? — Подняв глаза на звук натуги, Аглая испугалась. — Чего ты, Комиссаров? Дурака-то не валяй.

О*** уронила вилку.

— О Господи!..

— Кость проглотил?

— Не проглотил! В дыхательное горло! Ой, надо что-то делать, трепетала О***. — Начало же конца!

Александр сказал:

— Ударь его!

Оглянувшись на метрдотеля, О*** хлопнула беднягу по спине. Аглая возмутилась:

— Да ебани как следует!

Эффекта не произошло: и без того землистое лицо начальника превращалось в маску ужаса. Оттягивая галстук на резинке, он все громче повторял один и тот же хрипящий звук — «г» фрикативное. Звучало как с кремлевской трибуны:

— Хгэ!.. х-гэ!..

Стул отскочил от Александра.

— Держись!..

Под ударами начальник оказался исхудалым и непрочным. С третьего раза Александр выбил у него из глотки рыбью кость — совсем небольшую. Аглая схватила косточку наманикюренными пальцами и, оторвавши зад от мягкого стула, показала ресторану, утоляя всеобщее любопытство.

Спасенный руками оттолкнулся от стола, после чего слегка ополз. И со слезами прошептал:

— Спасибо, друг.

Александр хлопнул его по плечу. Вернувшись, подобрал салфетку и пригубил бокал — исподлобья.

Комиссаров надел очки. Пригладил волосы. Поправил галстук и откашлялся в кулак.

— Того поэта звали как? — спросил он слабым голосом. — Который в ресторане писательском… В Дубовом зале — это самое…