Леонид Пантелеев - Верую…

— Аня, прошу тебя, пригласи немедленно священника, я хочу исповедаться и причаститься.

Через полчаса из Владимирской церкви пришел священник. «Федор Михайлович спокойно и добродушно встретил батюшку, долго исповедовался и причастился. Когда священник ушел и я с детьми вошла в кабинет, чтобы поздравить Федора Михайловича с принятием Св. Тайн, то он благословил меня и детей, просил их жить в мире, любить друг друга, любить и беречь меня…»

Слово «долго» в приведенной цитате подчеркнул я. Так поступить мог только искренне и глубоко верующий православный, а не просто человек, причисленный к православию, отбывающий положенные церковью обязанности. Такой отбывающий долго не будет говорить духовному отцу о своих грехах…

Да, истинно верующий. Фанатично верующий. Церковно верующий.

И все-таки…

Как мало места занимает в его жизни церковь. То есть как редко он бывает в церкви.

Снились ли ему когда-нибудь те сны наяву, о которых я рассказывал выше?

Читаю у Анны Григорьевны рассказ о поездке в Москву и удивляюсь. Для меня уже одно слово Москва прежде всего связано с московскими церквами, — вернее, с тем, что осталось от ее «сорока сороков». За чем бы мы ни ехали в Москву — на писательский ли съезд, по другим делам, проездом ли за границу, — первое, о чем мы думаем, устроившись в гостинице и оставив там вещи, — это поездка в Сокольники, в тамошний храм Воскресения, где уже более полустолетия хранится московская святыня — икона Иверской Божьей Матери.

…Мелькнуло воспоминание. Чтобы не забыть, запишу.

В Сокольниках, в храме Воскресения я бывал еще в военные годы, до армии и после недолгой службы в армии. Ездил туда, помню, еще в военной форме. Не я, впрочем, один.

Вот эта, запечатлевшаяся в памяти картинка. Зимний день. Думаю, что начало 1944 года. Перед иконой Иверской еще далеко не старая, очень красивая дама в трауре и юноша лейтенант в шинели с погонами. Он на коленях, она стоит рядом, и оба как-то очень красиво (да простится мне это слово) молятся. Мать провожает сына на фронт. Может быть, он возвращается на фронт, лежал после ранения в госпитале? Впрочем, шинель у него новенькая, необмятая. Скорее всего, только что призван. А она уже успела кого-то потерять. Мужа? Или старшего сына?

Он совсем молоденький. И где же он мог усвоить, подсмотреть эту позу молящегося русского воина? Стоит преклонив одно колено, фуражку или шапку держит, прижав левой рукой к сердцу. И так пристально, проникновенно вглядывается в лик Богородицы, так истово, четко осеняет себя крестом.

Теперь такого уже не встретишь.

Оборвались традиции…

…Наезжая сейчас на короткий срок в Москву, иногда не один, а по нескольку раз на дню побываешь в храме. Едем на Новодевичье кладбище — на могилы С. Я. Маршака и Т. Г. Габбе, — непременно зайдем, если она открыта, в тамошнюю монастырскую церковь. Возвращаясь пешком через толстовские места, заглянем в чудный храм Николы в Хамовниках или в Обыденскую церковь. А попадая в центр, на улицу Горького, непременно свернем в тот кривоколенный, типично московский переулок, в начале которого стоит дом Театрального общества… Там — на первом повороте — небольшая церковь. Если службы нет, церковь закрыта, помолимся, перекрестимся перед образом Николая-Чудотворца, которого особенно любят и чтят женщины, в том числе и моя жена…

Бывали и у станции Сокол, в бывшей грузинской церкви. Ездили втроем — с маленькой дочерью — в Троице-Сергиеву Лавру, в нынешний Загорск. Стояли там недолго за всенощной в семинарской церкви. А перед этим как радостно мне было в ожидании всенощной сидеть на лавочке в маленьком монастырском саду среди паломников (главным образом паломниц), приехавших к Троице из разных мест России.

И вот когда я с горячим трепетом в сердце вспоминаю эти поездки в Москву, эти стояния в тамошних церквах (а сколько их я не назвал), я с огорчением и недоумением задаю себе вопрос: почему же Достоевские не пользовались той свободой, какая им была дана, почему и в письмах и в дневниках так редко упоминают они церковь, церковную службу?! Не могу же я, в самом деле, думать, будто Ф. М. Достоевский был не столь глубоко верующим, что он был менее предан православию, чем я?!!

Я сказал: не пользовались свободой! А ведь, пожалуй, в этом-то и дело: в свободе. Не эта ли свобода (а для многих и обязательность) хождения в храм делала это хождение не столь радостным и светлым, каким оно является для нас?