— А все-таки зачем ты ликвидировал ферму Дитрихов?
— Я уже объяснял тебе.
— Ты очень смешно объяснил. То есть шутя. Ты сказал, что ветер там чаще дует с запада и нам надоест нюхать коровий навоз.
— Однако тогда это объяснение, кажется, устраивало тебя. К тому же, я говорил правду.
— Но есть, наверно, и другая причина.
— Да. Даже две. Во-первых, через несколько лет в низине наплодится множество перепелов, и мы будем располагать отличным местом для охоты. Пройдет одно лето, потом другое, вся территория зарастет лесом, и будет полно дичи. Вторая же причина вот в чем: Дитрихи обрабатывали эту землю так долго, что привыкли считать ее своей, независимо от того, кто ее законный владелец. Поэтому мне ничего не оставалось, как избавиться от них раз и навсегда. Как говорится, сосед хорош, когда забор хороший. Но я сделал нечто большее, чем хороший забор. Я переселил своих соседей в округ Лебанон. Теперь, когда Дитрихи в сорока милях от нас, я полюбил их. Хорошего арендатора из Оскара все равно не вышло бы, если б он оставался на земле, которая раньше принадлежала ему.
— Как тщательно ты все продумал! Я бы никогда так не сумела, — сказала она.
— Тебе и не нужно было. Я начал об этом думать, когда мы еще только поженились. Я видел, что тебе не нравится старый дом в Шведской Гавани.
— Неправда. Во всяком случае, нельзя сказать, чтобы он мне не нравился.
— Ни одна женщина не захочет жить в доме, где прожила двадцать лет первая жена ее мужа.
— Но он был не столько ее домом, сколько твоим. Там родился ты и родился твой брат. Если он и принадлежал какой-нибудь женщине, то твоей матери.
— Бабушке. Мать никогда этот дом не любила. Прошло бы еще несколько лет, и ты невзлюбила бы его тоже, Даже больше, чем мать.
— Почему же мать не любила его?
— Могу лишь догадываться. Нам она никогда не говорила, что не любит дом.
— А ты и твой брат его любили?
— Дети есть дети и остаются детьми, пока не вступают в брак. Мать внушала нам, что мой отец всегда прав, что бы он ни делал и ни говорил. Поступки родителей не подлежали ни обсуждению, ни критике. Критика исключалась вообще, даже в мыслях. Если мать замечала, что нам что-нибудь не нравится из того, что нравится им, и мы строим кислую физиономию, то хлестала нас по щекам. — Он потер свой гладко выбритый подбородок. — Да, ее пухлые ручки умели бить.
— По правде говоря, я рада, что нам уже поздно иметь детей. Мне, во всяком случае.
— Мне тоже. На рождество и когда бы мы ни захотели, вокруг нас дети, и так будет многие годы, но только если мы захотим.
— Конечно. Хотя я не совсем то имела в виду, а впрочем…
— Я знаю, что ты имела в виду, Джеральдина. Ты не хотела бы обременять себя воспитанием младенца.
— Именно. И ответственностью.
— Я это знал. — В дверь постучали и сразу же открыли. — А, Питер!
— Доброе утро, сэр. Мэм. Я узнал, что вы у нас остановились, сэр, мистер Локвуд. Чем могу вам служить, сэр?
— Доброе утро, Питер. Видишь вот эту синюю коробку с желтой каймой? В ней полдюжины совершенно новых сорочек, — сказал Джордж Локвуд.
— Они должны побывать в прачечной, перед тем как мистер Локвуд наденет их. Хорошо, сэр.
— Я знаю, что сегодня уже поздно.
— Ничего, сэр, можно специально попросить. Постирать, погладить, но не крахмалить и принести в номер не позднее восьми вечера, сэр? Надеюсь, мистер Локвуд не сдает еще и сорочки к вечернему костюму, сэр? В противном случае я не был бы так оптимистичен, сэр. Извините.
— Вечерних сорочек там нет, Питер.
— Тогда я забираю коробку с собой и, как говорится, окажу некоторое давление, сэр. Очень хорошо, сэр, спасибо, сэр. Мэм.
— Спасибо тебе, Питер.
— Спасибо вам, сэр. — Слуга вышел.
— Спасибо, зар, — передразнила Джеральдина. — «Зар». У него эти слово похоже на «царь».
— Я думаю, это они в английской армии привыкают так говорить. Ну, так куда, моя дорогая, мы поедем сегодня вечером? Хочешь в театр?
— А обедать ты меня никуда не повезешь?
— Я полагал, что у тебя есть какие-то свои планы, поэтому собрался провести весь день в деловой части города.
— Я обедаю у Генри. С Мэри Чадберн. Если хочешь, присоединяйся.
— Да благословит тебя бог за то, что ты так добра к Мэри Чадберн. Но я не хочу мешать тебе делать это доброе дело. Обедай с Мэри, и господь воздаст тебе по заслугам.
— Мэри мне нравятся.
— Она всем правится. Кто может что-либо иметь против нее? Итак, большую часть дня я пробуду в конторе «Локвуд и Кь». — Он поцеловал ее в щеку. — Я рад, что ты купила вазы. Наверное, это то, что нам надо.
Читать дальше