Елена Сафронова - Жители ноосферы

«Извините», — повторила я — совсем молоденькая, нескладная, в короткой юбке и сильно намазанная. Чмо болотное, верно, Илья? Не верится, что из него выросла твоя красавица жена Инна Аркадьевна.

Мы быстро выяснили, что виделись в средней школе номер десять, гори она синим пламенем. И ты поразил меня до глубины пятки, когда спросил: «А что ты здесь делаешь? Ты же не любишь, когда людей много?». Ты и это помнил?!

Болтали: «А ты? А ты?» — около часа. Потом я хватилась, что мне пора. И правда, время истекло. Потому что я приехала на день из Воронежа.

Да, град Воронеж, где я училась на журфаке госуниверситета, здорово проредил наше общение. Пять лет я нос казала в Березань только по большим праздникам. И всерьез думала, что после института сюда не вернусь, а осяду в степях — то, что я нашла себе любовника, степного кречета, представлялось мне знаком судьбы: пути двух скифских конников (я же родилась в Астрахани!) пересеклись на выжженном глиноземе…

Ты в курсе, о чем я?

Пора студенчества есть время гормональных бурь, и любовный смерч захватил четверокурсницу Степнову и понес неведомо куда, напрочь лишив головы. Это я сейчас шучу, а в юности чуть было не бросила вуз… что вуз… мать, отца, квартиру… тебя… и не махнула за своим избранником в Башкирию. Тот был годом старше, шел на защиту красного диплома… Вечеринку помню в общаге. Накурено, наплевано, надышано перегаром — и его раскосые глаза блестят на меня из-за пламени свечки. Кто-то плечом своротил распределительный щиток в коридоре, наш этаж остался без света, и комендантша специально пришла на работу из дома в одиннадцать вечера, чтобы всласть поругаться на студентов. Это было единственное и любимое ее занятие. А мы наскребли по сусекам свеч, понатыкали их в банки от майонеза, блюдечки, пудреницы, мыльницы и осенили свое застолье трепетным мерцанием живого огня. В этом неверном зареве мне и явился степной кречет по имени… неважно, как его звали. Щадя твои нервы, имени его не повторю даже сейчас. Главное, что до той ночи я училась и писала как заведенная, упорно отпихивая от себя нехитрые, но искренние студенческие забавы, за что мне молва приклеила крылья ангела и архаичное прозвище «синий чулок». Двадцать один год — а я до тех пор была еще девушкой! Прости за откровенность, Илья, но ведь имею я право на маленький кусочек честности после вылитых на меня тонн твоих переживаний?..

Кречет под утро проводил меня до комнаты, и вышло так… ну, ты сам понимаешь, как вышло. Не могло не выйти, ибо сквозь свечной морок на меня снизошел гигантский импульс чувства, ранее неведомого, которое было первой любовью… Как жаль, что наши первые взрослые любови обычно достаются дуракам и подонкам! Не согласен?.. Хм-м… я промолчу… Все равно у меня во рту кляп, а на шее петля.

Я в чаду протаскалась за своим любимым всю весну, а потом он защитил диплом, как и ожидал, на «отлично» и возжаждал вернуться в родные пенаты. На невидимых крыльях Инна Степнова — та же дура, которая плакала у забора! — летела за ним в рыжие степи…

Крылья отвалились в одночасье — степной кречет заявил, что жениться на мне он не может, так как его дома ждет сговоренная с колыбели невеста. И что-то про традиции, кои свято чтит башкирский народ, приплел… Плел почти час, а я пыталась хоть силой воли раздробить ледяной ком под диафрагмой. Больно брякнулась на выжженную почву башкирской степи, моей неосуществленной мечты. Смотрела на любимого. Не мигала, переводила дух. Не помогало. Заполошно колотилось ничего не понимавшее сердце. Говорить мешало. Дослушав его, я открыла рот — Боже, какие жалкие фразы поперли частями!

«Постой… — говорила. Шептала. — Как же это?..»

«Ну, можешь считать, что я виноват перед тобой», — отвечал он, и глаза его уж больше не блестели, а в упор смотрели на меня и не видели. Не шевелились, не таили выражения. В точности каменная баба на скифском кургане. Что ты говоришь? Я так же умею смотреть? Степняки — народ особый, как бы их этнос ни назывался.

«Неважно, что я буду считать… — говорила. Шептала. — Но — как же ты мог?..»

«По-моему, эти месяцы нам было хорошо вместе, и это главное», — нашел он ответ. И мне стало открываться, что был мой возлюбленный кречет не более чем желтой и подлой степной лисицей корсаком, шкурки которых, из-за невыразительного цвета и редкого ворса, на рынках идут у кустарей практически задаром.

Я напрягла мышцы гортани, чтобы произнести формулу прощения бывшему моему корсаку — не получилось. Физически не вышло. Повернулась, протрюхала к двери, занесла ногу над линолеумным полом коридора — а в мою натянутую спину с размаху ударилось последнее пожелание первого мужчины: «Всего тебе хорошего!».