Андрей Имранов: Антитезис

— Э-э, — сказал Дима, — Вирджил Сидорович…

— Не раздевайся, — сказал Вирджил, берясь за ручку двери в противоположном конце комнаты, — в боксе холодно.

И исчез за дверью. Дима, поневоле заинтересовавшись, пересек комнату, потянул на себя туго подпружиненную дверь, шагнул в полумрак следующей комнаты и замер. Два стола с компьютерами, работающий на полную мощность кондиционер и внушительного вида систему рубильников на стене он заметил позже. Всю противоположную стену маленькой комнаты занимал подсвеченный изнутри аквариум и Дима стоял, не в силах оторвать взгляд от его содержимого. Там, за толстенным стеклом, плавал, удерживаемый тысячами, а может, и сотнями тысяч тончайших проводков, человеческий мозг. Проводники расходились от мозга во все стороны и были настолько тонки, что на большей части длины были не видны и угадывались только по тонким бликам, вспыхивающим в толще воды при малейшем движении Диминого взгляда. Но возле самого мозга концентрация проводников становилась настолько высокой, что мозг выглядел окутанным золотистым сиянием.

— Ого, — потрясенно сказал Дима, — это и есть — Машина?

— Да, — Вирджил был явно доволен произведенным эффектом, — Машина Бланка. Видишь ли, процессы, происходящие в человеческом мозгу, до сих пор остаются тайной за семью печатями. Разобраться в них, в принципах хранения информации, в логике, в алфавите… не то, чтобы невозможно, но никто пока даже не знает, с какого бока к этому подобраться. Мы же пошли другим путем — говоря популярно и очень упрощенно, мы считываем запись с одного мозга, совершенно не понимая ее состав и структуру, записываем ее в другой, а уже этот, другой, — Вирджил ткнул пальцем в стекло, — ее расшифровывает и выдает нам в виде вполне понятных образов.

— Так он что — живой?! — с ужасом спросил Дима.

— Нет, ты что, — Вирджил хохотнул, — что ты подумал — что там разумный человек плавает? Нет, конечно. Используется только механизм. Если все до безобразия упростить, то выглядит это так — на сотню нейронов поступает электрический импульс, с пары сотен других нейронов импульс считывается. Вот и всё. Алгоритм преобразования непонятен совершенно, матричная модель преобразования — по имеющимся примерам — описывается многомерной матрицей мерностью в несколько сотен и порядком около полумиллиона. Пока не существует компьютеров, в которые можно было бы хотя бы просто загрузить эту матрицу, не то, что как-то ее анализировать.

— Ого, — повторил Дима, не отрывая взгляда от аквариума и подмечая некоторые детали: по задним и боковым стенкам струилась мелкая сетка трубочек — видимо, для регулировки температуры, снизу к мозгу тянулось несколько гофрированных шлангов и проводов с разноцветной изоляцией, — а почему он — один?

— Алоиз Скочинский, — со вздохом сказал Вирджил, — автор Машины, был странным человеком. Скрытным, немного сумасшедшим. Он предложил концепцию машины еще в семьдесят шестом, но был попросту осмеян своими коллегами и решил воплотить идею в жизнь самостоятельно. Всю жизнь проработав гистопатологом в институте морфологии, он не испытывал недостатка в, скажем так, человеческом материале и все работы производил в одиночку. Был он патологически осторожен, — Вирджил вздохнул, — фактически просто болен. И никто о его увлечении не знал до тех пор, пока у Скочинского не появился рабочий экземпляр. Даже самому больному человеку приятно признание и он показал Машину кому-то из своих бывших оппонентов. Ну и, тайное начало становиться явным. К счастью, мы успели первыми и Машина досталась нам.

— А почему вы тогда не сделали их… а, я понял. Его убили, да?

— Нет, — Вирджил поморщился, — он прожил еще два года и, разумеется, все эти два года мы не оставляли попыток повторить Машину, как не оставляем и сейчас. Но Скочинский… не то, чтобы сломался… просто целью его жизни было — сделать эту Машину. И, когда он ее сделал — жизнь для него утратила смысл. Ему не было интересно повторять Машину, и, хотя его поставили во главе немалого отдела, фактически — небольшого института, он от руководства самоустранился и помощь его была минимальна. Я помню его — очень неприятный в общении, самолюбивый, упертый… язвительный… проще говоря — мерзкий старикашка. Неудивительно, что общаться с ним никто не любил, в последние годы он был просто невыносим.

Вирджил пожал плечами:

— Но у нас есть его записи, есть рабочая модель, мы со всем этим работаем, и… я думаю, успех не за горами. Жаль, конечно, что мы не узнали о Скочинском раньше. По слухам, он когда-то был вполне вменяемым и общительным человеком. Если бы он получил признание раньше, то вполне мог бы стать ученым мирового уровня и сделать множество других открытий. Одно только сочетание этого физраствора и электромагнитного поля, поддерживающее функционирование мозга, уже сделало бы его всемирно известным, а он, сделав это открытие, так и оставался безвестным кандидатом наук — он даже докторскую не писал. Ну, а теперь давай я тебе покажу то, зачем мы сюда пришли.