Эндрю Шон Грир - Невозможные жизни Греты Уэллс

– Я был единственным из друзей вашей тети, который знал, что мы пройдем сквозь ее хвост. Это, знаете ли, безвредно, – сказал он, подмигивая мне. – Конечно, она меня не слушала, но все равно устроила вечеринку в честь конца света.

– Последствия этого, – серьезным тоном произнесла Рут, – пока не изучены.

Астроном выпил за наше здоровье и направился туда, где велась политическая дискуссия. Я наблюдала за Феликсом: он порхал по гостиной, как пчела, опыляющая клевер.

– Его до сих пор нет, – сообщила я тетке. – Я беспокоюсь.

Она пьяно покачала головой:

– Он придет. Говорю же, я позвонила ему и сказала, что должна составить завещание. Боюсь, это прозвучало так, будто у меня денег куры не клюют. В опасные игры ты играешь, Грета.

Я заявила, что она ничего не понимает в любви.

– Да где уж мне, – хихикнула Рут.

От меня потребовалось немного: еще раз посетить библиотеку, прошерстить телефонный справочник, пообщаться с телефонистками, пока не найдется правильный номер, и заставить Рут набрать его. Тетка придумала нелепый предлог – мол, на следующий день она уезжает из страны и застать ее можно будет только на вечеринке, – но уверяла, что это сработает. Я стала весьма романтичной особой! Как пьяный посетитель заставляет пианиста в ресторане много раз играть одну и ту же песню, так я снова и снова пыталась оживить старую любовь, испытывая и восторг от повторного зарождения чувства, и смятение из-за того, что все происходит неожиданно и по-другому. И все же я хотела, чтобы Феликс получил этот дар, это проклятие, хотела преподнести его своему брату в антураже свечей, плохого вина и авангардистов. Наконец-то мне удастся кое-что усовершенствовать в этом мире.

Кого же я пригласила на вечеринку в 1919 году? Алана, конечно. Я хотела вернуть его в нашу жизнь.

Слушая, как Рут рассуждает о большевизме, я рисовала в уме картину того, как это произойдет. Алан явится в черном пальто и цилиндре, осторожно их передаст горничной, оглядывая комнату с нервной улыбкой человека, который ступает с берега на качающуюся лодку. Тут подойдет Рут со своим русалочьим головным убором из жемчуга, протянет ему бокал шабли, поговорит с ним о делах. Она познакомит его со мной («Мадам, вы очаровательны», – скажет он, не узнавая меня, хотя мы с ним вместе пережили самые страшные дни в нашей жизни), а затем укажет на другой конец комнаты, где стоит Феликс. Их будут разделять всего пять шагов – длина ковра с женской фигурой, и Феликс поднимет глаза, и все случится. Никто из наблюдающих эту сцену не поймет, в чем дело. Знакомя людей друг с другом, мы можем думать, что между ними возникнет электрический разряд, а позже – допустим, на их свадьбе – даже делать вид, что видели это, и поняли, что произошло, и отметили в дневнике своего разума; но это не так. Даже любовники ничего не знают; ангел их памяти прилетает и переписывает прошлое, чтобы сделать его совершенным, ибо неясные надежды и сомнения во время встречи не соответствуют правилам романтики. Но это было другое. Я уподобилась зрительнице, которая одна во всем зале знает, что на сцене вот-вот появится знаменитость. Не Алан в пальто и шляпе и не уставившийся на него Феликс, такой прекрасный в вечернем костюме, а некто третий: он поднялся, словно фигура с ковра, и витает между ними. Это уже случалось раньше, в другое время; я одна знала, что это случится снова – здесь и сейчас. Испытав на мгновение ужас, они застынут на месте, в их жилах потечет горячий металл, чем-то сходный с молнией из моей волшебной банки. Они будут испуганы, сбиты с толку, изумлены. Это может произойти здесь в любую секунду, и замечу это я одна.

– Рут, – прошептала я, и она повернулась ко мне, жестом попросив человечка со слуховым аппаратом оставить ее. – Рут, я думаю, Натан подозревает.

– Что ты имеешь в виду?

– Он сказал, что знает о смерти моего друга.

– Это ничего не значит. Уверена, что и у него были грешки во время войны.

– Рут, хочу тебя спросить вот о чем. Он изменился? У него такой мрачный вид… Он стал… суровее?

Она внимательно посмотрела на меня. Жемчужины в ее прическе зазвенели, когда она отрицательно покачала головой.

Я вспомнила: другая Грета боялась этого Натана и того, что он может сделать. Я представила молодого Лео под своим окном. Мне удалось заглянуть в душу моему второму «я».

Рут тихо сказала:

– Теперь ты понимаешь, почему я ее не виню.

– Другие Натаны не такие, как этот, – заметила я. – Совсем не такие.