Эндрю Шон Грир - Невозможные жизни Греты Уэллс

Выходя из кабинета доктора Черлетти, я увидела пожилую женщину, сидевшую там, где во время своего первого визита сидела я. Высокий кружевной воротник, ярко-зеленая шаль, руки, стискивавшие сумку, когда она смотрела на табличку с надписью «ЭСТ». На мгновение я остановилась. В ней было что-то знакомое, постоянное. Я вспомнила парк, разделительную полосу, военный оркестр. Могло ли такое быть? Наши взгляды встретились, и мне вдруг показалось, что она тоже знает о синей молнии, что с ней случилась такая же странная история.

Могла ли она путешествовать? Отныне все казалось возможным. В конце концов, во мне не было ничего особенного, ничего уникального; наша судьба часто зависит от того, в каком месте мы оказываемся. Пианино падает справа от нас, в каком-нибудь дюйме, и мы остаемся в целости и сохранности. И это не потому, что мы особенные, а кто-то другой – нет. Возможно, дело в том, что наша печаль огромна и может, подобно звезде, искривлять мир с помощью гравитации, чуть-чуть сдвигать предметы. Она способна проделать дырку во вселенной, печаль женщины вроде меня или этой хрупкой старушки в холле.

– Миссис Арнольд? – раздался голос медсестры, и мы оторвали взгляды друг от друга.

Я наблюдала за тем, как она медленно шла к нему в кабинет. Кто знает – вдруг в ту же ночь она провалилась в пустоту и проснулась в мире, где снова была молода? Или снова оказалась замужем? Или очутилась в полном одиночестве? Я увидела, как закрывается за ней дверь, услышала тихий голос моего врача. По пути домой мне стало ясно: я не могу никого спросить, чем все закончится, но ждать и наблюдать тоже не могу. На это уже не оставалось времени. Мне – и другим Гретам – пора было решиться.

Пора было действовать.

– Где, черт возьми, ты достала это шабли, Рут? – с восторгом спросил Феликс.

– У меня есть друг-дипломат, – подмигнув, ответила Рут моему брату, – который сделал запасы еще в тысяча девятисотом. Нам всем надо запастись вином, пока не ввели сухой закон [30] Сухой закон в США действовал с 1920 по 1933 г. .

Тетя Рут была в высоченных сапогах и в платье цвета пекинской лазури, без рукавов, с лифом, расшитым бисером. Словно в противовес простоте платья, она украсила свои белые волосы нитями жемчуга, и голова ее стала похожа на свадебный торт. «Разве у другой Рут есть столько жемчуга?» – озорно спросила она меня.

Потребовалось всего несколько дней, чтобы устроить вечеринку в тетиной квартире, украшенной свечами, большевиками и светскими людьми, которые с ошеломленным видом разглядывали богему в монокль. Передо мной все время стояло лицо Натана в ночь его приезда, такое суровое. На следующий день я с облегчением увидела, как оно озарилось, – после моего вопроса о том, в какое из мест, по которым он соскучился, мы можем пойти. «В Центральный парк, – прикидывал он, лежа на кровати и уставившись куда-то в пространство. – Можно устроить пикник. Или в Вулворт-билдинг» [31] Один из самых знаменитых небоскребов Нью-Йорка, высотой 241 метр (57 этажей). . Беда случилась перед самой вечеринкой. Я застала Натана, когда он надевал пальто. Оказалось, его вызывают в клинику на ночное дежурство и он не хочет, чтобы я пошла без него.

– Я понимаю, дорогой, понимаю, – сказала я. – Но я иду не ради себя, а ради Феликса. Он хочет, чтобы я познакомила его с издателем.

– Разве ты знаешь хоть одного издателя? – спросил он и добавил: – Ты просто жить не можешь без вечеринок.

– Я забегу только на минуту.

– Все должно измениться, Грета, и стать таким, как прежде.

– Все изменится, обязательно изменится, ты это знаешь. Мы оба должны многому научиться.

Поняв, что я намекаю на его грехи, он согласился отпустить меня, затем взял цилиндр и на одно долгое мгновение посмотрел мне в глаза. Я спустилась к Рут, сознавая, что совершаю нечто вроде измены.

– Ну и пойло! – сказал мой брат, опустошив бокал с вином из запасов Рут.

Мы все собрались у странного бра, изображавшего Прометея; в прическе Рут звенели жемчужины. Я посмотрела на ковер, в центре которого была выткана женская фигура.

– Знаю, – сказала тетя и вздохнула, глядя на свой бокал. – Вкус как у масла военного времени.

– Выпью еще, – сказал Феликс, заново наполнил бокал и отсалютовал им мне.

Я смотрела, как он идет в другой конец комнаты, где известный человек громко клеймил Лигу Наций: «мерзкая антинародная организация». Стоявший рядом со мной лысый астроном заговорил о комете Галлея.