Виктор Ремизов - Воля вольная

Валентин перекрестился, он всегда крестился перед едой, и стал есть рыбу. Он очень аккуратно это делал. На уголке стола. Мужики молча глядели на него сквозь синеву дыма. Накурено было крепко, приоткрытая дверь не спасала.

— Я много думал, — заговорил Степан Кобяков. — И раньше, и теперь вот. Родственники у меня в Канаде. Звали, тайга, мол, такая же, давай, тут, мол ты сам себе хозяин… А как уехать? Кобяковы одни из первых пришли на Охотский берег. Острова Кобякова есть в море, хребет Кобякова… Сколько здесь дедов моих лежит?!

Думал, отсижусь, как-то рассосется… Даже бомбоубежище себе в стланиках приготовил. А позавчера на озеро пошел. Оно когда-то наше было… деда своего вспоминал. Он девяносто шестого года рождения, всякого в жизни повидал. Похлеще нашего пришлось… Но не в этом дело…

Степан разговорился, видно было, что решения его не простые. Колька сидел тихо и с удивлением слушал, за всю жизнь от Кобякова столько слов не услышал. Ему даже странно было, что у Степана дед был, о котором он так вспоминает.

— В нем сила была, не согнешь! — Степан нахмурился и посмотрел на чуть коптящий фитиль керосиновой лампы. — Он точно знал, чем живет. И поэтому знал, как жить! Добро — добро, зло — зло! Все! Никто его с этих правил не свернул бы! А я что сейчас? Как сучёнка престарелая должен пресмыкаться туда-сюда… И перед кем? Перед теми, у кого даже совести не осталось? Думаете, от хорошей жизни все время в лесу торчу? Смотреть невозможно, что там творится! Какое добро, какое зло? Воры, красиво нарядившись, жизнью управляют, стыд, совесть — все к едрёной матери… И знаете, что я понял… — Тут он надолго замолчал. Потом поднял голову: — Слишком мы за свою шкуру трясемся. В этом вся херня. Думаем, только пожрать, да попить родились на белый свет, вот и ходим жидко. — Помолчал, — Может, есть смысл положить себя за дело? Вон кижуч, да кета гибнут, и дело получается. А дали бы слабину, вильнули бы в сторону, и всё — на них бы все и кончилось! Может, и нам без этого никак?

Студент крякнул восхищенно и шмыгнул носом.

— Я сейчас очень серьезно говорю! — заволновался Степан. — Может, и лососей и нас одинаково задумывали?! Принцип один! А мы его нарушаем! Может, мы уже вильнули, и обратной дороги нет? Что делать-то тогда? Что я внуку своему скажу? Ментам платите столько, прокурору столько, кому еще? Президенту? В конверте ему по почте отправлять? И что внуки про меня подумают? Подумают, слабак был дед! Шкуру свою берег! Из-за него и наша жизнь такая паскудная? Или подумают, раз он платил, значит, и мы должны нагибаться, где скажут! — помолчал. — Пусть лучше знают, что их дед залупился против этого дерьма. Мне, даже мертвому, приятнее так будет думать! Такая херня, ребята. Себя мне не жалко… — Степан говорил хмуро и почти спокойно. Как будто дело это было у него окончательно решенное.

Тихо сделалось в зимовье, Студент чуть заметно качал головой, да постукивал кулаком по столу, дядь Саша задумчиво тер щетину. Колька налил в одну кружку и замер с бутылкой в руке:

— Это ты хорошо сказал… хер с ней, согласен… но сейчас-то тебе что делать? — спросил и стал разливать всем.

— Они все равно жизни не дадут. Сдаваться мне нельзя, да я и не буду… Чем больше их угроблю, тем лучше для людей. Так, короче, дело обстоит!

— Стрелять будешь? — не поверил Колька.

— Буду! — подтвердил Степан.

— Правильно, сука! — поддержал Студент.

— А как же… хм… у меня там племяш, например, моей сестры парнишка, он зеленый еще, не понимает ведь ни хрена… а?

— Что им надо, они и зеленые понимают! Думал же о чем-то, когда шел в ментовку работать? О чем? О бабках? Как будет людей обирать? Значит, туда ему и дорога.

— И Тихого кончишь, если подвернется? — спросил Колька.

— Смотри, я хожу по своей земле, никого не трогаю, если полезут, мне все равно, какая там у кого фамилия! Тихий этот, чем лучше?

— Сколько уже… почти две недели прошло, как ты их в обрыв спихнул, а он тебя не трогает… Просто так, что ли, его отстранили? — Кольке не очень нравилось, что надо всех пострелять.

Балабан доел. Подтер уголок стола Колькиными «салфетками». Тарелку встал вытереть.

— При чем здесь я? Или уазик этот сраный… Тут дело в принципе. Он, чугуняка, всей ментовней в районе заведует! Если б захотел, он этот беспредел остановил бы. Значит, не хочет!

— Да и берет он не хуже других, чего говорить-то! — добавил Студент.

— Ничего бы он не сделал. Поменяли бы на другого и все… Тут система! — вмешался дядь Саша.