Виктор Ремизов - Воля вольная

Предыдущий вылет вышел неудачным, почти четыре часа болтались, видели много разных следов, сожгли, как и планировали, несколько избушек, но как и где искать на таком большом и сложном участке, было не очень понятно. Теперь же опытный подполковник Миронов подстраховался и взял с собой Алексея Шумакова. Как бывший охотник, он много чего знал и должен был помочь. Мирон два дня искал такого сопровождающего, охотники отказывались, отговаривались, что не знают кобяковских угодий. Шумакова им подсказал прокурор. Вечером, накануне, они немножко выпивали, Мирон видел, что Шумаков боится попасть в перестрелку, и что ему неловко перед местными. Мирон, если возьмут беглеца, пообещал Шумакову тонну конфискованной икры, и тот, жадно заморгав глазами, согласился.

Вылетели. Алексей Шумаков устроился в хвосте вертолета в бронежилете, который нигде не сходился из-за огромного живота. Мирон сидел первым от кабины и читал детектив, но вдруг поднял голову, как будто книга навела его на какую-то мысль, даже как будто улыбнулся. Заложив пальцем чтение, пошел шутливо расталкивая черные берцы бойцов к Шумакову. Присел рядом. Бывший охотник пытался улыбнуться в ответ, у него не получалось, только жмурился нервно, да зевал. Не спал, видно, ночь. Мирон, дружески приобняв рукой с книжкой, заговорил громко на ухо:

— Все нормально — у меня предчувствие хорошее. Возьмем сегодня. Ну! Тонна икры! Это тридцать три… тысячи баксов! — Мирон заржал, весело откинувшись, и даже глянул на прапорщика Лукашова, но тот ничего не слышал. Сидел, спокойно развернувшись к иллюминатору. — Пойдем ближе к пилотам… показывать будешь! Да не бойся ты! Тут, когда майора вашего избили, поступила совсем жесткая команда! Врубаешься? Всё можно! Понял?! Никакого риска!

Он посадил Шумакова между собой и Хапой. Тот считал что-то в красивом, чуть потрепанном кожаном блокноте. Вид у него был довольный. Их вечный завхоз — прапор Романов, уже улетел из поселка с первой партией грузов.

— Правильно, что костромских не взяли. — Повернулся, закрывая блокнот, к Мирону. — Больно нежные… что, генерал соболей просил?

— Ну, чем больше, тем лучше! — кивнул Мирон, отрываясь от книжки.

У Жебровского на всю избушку гремел Первый концерт Чайковского. Медвежья шкура, увязанная в огромный, мохнатый и неподъемный рулон, красовалась на соседних нарах. Илья все утро с ней возился, подчищая и увязывая, и теперь, умывшись и попивая хороший кофеек, сваренный в серебряной турке, готовил завтрак. Вертолет он услышал, когда тот, зависнув, начал трясти избушку — смело, прямо на поляну садился. Илья убавил громкость, накинул куртку, высунулся и тут же отвернулся от снежной пыли.

Дверь в машине открылась, один за другим выпрыгнули четверо бойцов в черной форме и бронежилетах. Двое присели, осматриваясь, двое кинулись к избушке. Винты гнали воздух, рубероид сорвало с собачьей конуры и подняло над ручьем. Бумажки какие-то летели, мусор. Жебровский, прикрываясь рукой, снова высунулся над дверью.

Передним бежал невысокий Хапа. Увидев голову Жебровского, мгновенно вложился и присел на колено… Автоматная очередь взорвалась над головой Ильи, посыпались щепки, Жебровский от неожиданности инстинктивно сел задницей на землю, дверь распахнулась, Илья перевернулся на живот и распластался, неловко перегнувшись через порог. Огня добавилось, два автомата крошили дверь и стены внутри избушки. Он вжался, не понимая, что происходит, глаза были полны снега и крошек.

— Руки, бл…!!! Еще кто есть?!! — услышал Илья над головой и почувствовал сильную боль в шее.

Над ним стоял Хапа в красном берете, ствол автомата вдавлен под затылок, ногой наступил на руку. Илья лежал, как раздавленная лягушка. Все четверо собрались. Двое, легонько попинывая ногами, тянули за свитер.

— Подъем! Подъем! Кто еще есть?!

— Один… — Илья поднялся, облепленный мусором, держась за шею.

Двое здоровых парней, Жебровский едва ли не на голову был ниже их, завели его внутрь и стали обыскивать, Хапа снаружи махнул рукой в сторону вертолета и сбежал вниз к ручью. Машина убавила обороты. Из нее вышли Мирон и Шумаков в черном, нелепо болтающемся бронежилете.

Мирон с высокомерным и небрежно прищуренным лицом неторопливо шел первый, Шумаков неудобно семенил рядом и что-то ему говорил.

— Оружие есть? — спросил Мирон, презрительно смерив Жебровского взглядом, не заходя в избушку, как будто там для него было слишком грязно.

Жебровский начал приходить в себя, в нем закипала злость. Он перешагнул порог: