Лариса Кравченко - Земля за холмом

Товарный двор. Арбы на двух колесах, правда, осовремененных старыми покрышками от грузовиков, лошаденки, лохматые «монголки» с боками, потертыми бренчащей сбруей. Пакгаузы — пыльные и прохладные, как погреба, — вот где можно отсидеться и передохнуть в тени на рампе от разгоряченной станции! И платформа «Высоко-воинская» — та самая историческая платформа перед Лёлькиными окнами, с которой уезжали кавежедековцы на заре Лёлькиного детства, и японцы грузились в спешке перед капитуляцией, и Мишины танки стояли перед отправкой на запад. Лёлька ходит теперь по высокой этой платформе с чувством хозяйки станции: мы — на практике, и мы — будущие инженеры, и это — наша станция Харбин-Центральный, и наша Дорога! И как это, оказывается, здорово — ощущать участие свое в движении ее!

Сверху с платформы Лёльке виден дедушкин дом: крыша оцинкованного железа в зелени вязов и сад — кусты вишневые, даже издали красные, плотно усаженные ягодой, из которой бабушка варит варенье.

Юрка приехал неожиданно. Лёлька соскучиться не успела и никаких выводов о нем не сделала. Какие тут выводы — приехал!

Только пришла со станции, обкатилась холодной водой под крапом и нацелилась бежать в Чуринский клуб на «Встречу на Эльбе» и тут услышала: он идет, еще где-то на углу Соборной, и поет свою последнюю, коронную: «Две пригоршни цвета белых вишен бросил ветер под ноги тебе!..»

Все отпало само собой: Юркина провинность перед Организацией. Он осознал, если пришел. Как давно она не говорила с Юркой!

«Встреча на Эльбе» отменилась, Лёлька потащила Юрку в сад — кормить вишнями, а сама не ела, она смотрела, как ест он, она только ходила за Юркой и спрашивала: ну, как там практика, и как — Хайлар, и почему ты приехал? Юрка сплевывал косточки в траву и докладывал.

Практика — ничего особенного. Хайлар — пыльный — периферия! И все еще развороченный той первой бомбежкой сорок пятого — пустые коробки зданий и арматура, торчащая из глыб бетона. И доты под Хайларом — помнишь — пояс японской оборонительной линии? Это ж целый подземный город, и все там осталось, как было после боев, — каски лежат вперемешку японские и советские, и он чуть не подорвался там на старой гранате!

Юрка привез Лёльке стреляную гильзу от автомата — темную и заплесневевшую, Лёлька понесла ее в комнату и поставила на письменный стол у чернильницы.

Юрка захлебывался от восторга — какие там мировые ребята в Хайдаре, с которыми он лазил по этим дотам! И, вообще-то, он приехал в Харбин не просто так, от безделья, а в Комитет и завтра уезжает снова, потому что ему поручено подготовить создание Организации на периферии!

Юрка вырос на вершок в собственных глазах от боевого задания и в Лёлькиных тоже, разумеется.

Они сидели в темноте на камешках у калитки, смотрели на освещенную прожекторами станцию Харбин-Центральный и обсуждали, как Юрка собирается это делать — создавать Организацию.

Лёлька сунула Юрке в карман совсем новый карандаш. Потом Юрка будет говорить, что он как раз пригодился ему в вагоне:

«Поезд качает. Над Хинганом — ночь, — будет писать в путевой корреспонденции Юрка. — Завтра — экзамен для молодежи Хайлара и для меня…»

«Звезды на карте!» — напишет потом очерк Лёлька.

Огромная карта будет висеть в фойе Совклуба на Третьей союзной конференции в пятьдесят первом: синие жилочки рек, пунктиры КЧЖД и красными лампочками вспыхивающие звезды, там где действуют уже группы ССМ — Хайлар, Мукден, Муданьцзян. И Трехреченские поселки со смешными названиями: Щучье и Попирай… Расправляет крылья Организация — ступенька к Родине…

В мае пятьдесят первого Лёлька вернулась в Харбин со своей последней, преддипломной, практики. В Харбине стояла сухая прохладная весна, а там, откуда приехали они всем курсом — десять девчат и один парень, — настоящее лето, юг, город Дальний.

Собственно говоря, это была ненастоящая практика, а так — поездка, подаренная им на прощанье институтом. Механизация грузовой работы: портальные краны на высоких ногах, железные челюсти грейферов и эстакады в Ганьчинцзы — в море убегали по рельсам вагонетки, переворачивались над бункером, и уголь сыпался прямо в трюмы океанских судов! Ничего похожего в Харбине не было, и нужно было рассмотреть все хорошенько, а потом применить в дипломном проекте.

Жили девчата в общежитии для советских командированных. Прямо под Лёлькиным окном росла туя, жесткая и резная. Ночью, когда через площадь пролетали машины, тень от нее, странно увеличенная, двигалась на беленой стене над кроватью. И это было замечательно — туя и грозди глициний в парках, кривые японские сосенки на скалах и сам город — солнце и застекленные здания (сорок лет, с девятьсот пятого, перестраивали этот русский город на радость себе, в своем стиле, японцы — порт Дальний — форпост Японии на материке!)