И у Марка, и у Матвея в дружине было немало сторонников. Приверженцы Марка — «выселенцы» — ратовали за то, чтоб восстать на аразов и выселить их всех, к Сету, в шмумерское царство, в Бур-тартар, на вечный дембель — спихнуть по лестнице из света, к 72 мокроцелкам, на 17-ю платформу… «Выселенцы» чтили заветы легендарных «Рассерженных Стражей», которые еще в начале Изхода метили очистить жизненное пространство — в аразовых Садах дабы не стать скотами, — и даже удалялись в добровольное изгнание подальше от соплеменных слюнтяев, провались они, жидкопометчиков. Апологеты же Матвея сетовали, что страсти по Марку с их аразоненавистничеством чрезмерно накладны, хлопот не оберешься гнобить, да и все действительно разумно заведено, не нам менять комбинаторику миропорядка, не Мудрецы, глядь, прости Лазарь. У этих все было заточено под разумный компромисс и звались они «разумники». Чью руку в этом споре держать, я никак не мог решить — оба хороши.
Яша Без тоже не остался в стороне — ахал, заслышав о моем проступке, робко присел на краешек моей кровати, погладил одеяло в ногах и принялся вякать, что по древним «Правилам для руководства ума» с аразами тогда лишь вступают в разговоры, когда Обойма кончилась («цинк отщелкал») и надобно перезарядить.
— В некоторых комментариях толкуют Обойму как чашу терпения, — смущаясь, пояснял Яша. — А ты вот, Илька, оказался нетерпеливый, непоседливый. В мысленный десант не сходил. Кольчугу под низ не надел. Ведь могло случиться худое — пырнули бы и на дереве подвесили, что грех для парха. И причем меч заранее не извлек. Четко же прописано: «Ежели кто хуцпырить начнет, не раздумывай — погружай по рукоять в брюхо и поворачивай дважды по часовой стрелке…»
Я понуро уткнулся лицом в подушку, долго лежал, вздыхая:
— Да-а… Легко советовать… Погружай…
Навестил замполит Авимелех. Милый ментор! Поставил розы в вазу, быстро прошелся по комнате, распахнул окно.
— Хандрите? Расклеились? — спросил укоризненно. — Вымазались злом? Полноте вам… Лучше опишите для боевого листка, как дело было, как пахло от них, тех самых, когда навалились, звуки исходящие, ужас охватывающий (кстати, краешком, потусладостно захером не мазохнуло, нет?) — очиститесь…
Нисим-художник, обряжая мою исповедь в свои образы (какие-то гигантские кости стоймя в пустыне, бредущая по пескам вилка — он с детства коган рисовал!), посмеиваясь, признался:
— Мы уж было решили, что ты — Хранитель. Ходишь, присматриваешься, нос суешь, на ладони записываешь… Однако ж как полез ты за загородку, к аразам, не-ет, поняли — не Хранитель, не ты. Таких гимпел-дурней там не держат!
— Какой еще Хранитель? — я, раздраженно.
А вот какой, оказалось. Существует, выяснилось, в бедовом пространстве БВР еще и ведомство Охраны Стражи — «лавка». И оттуда, как песец из мешка, вываливается на наши головы негласный контролер — Хранитель, он же зухтер.
— Зашлют, ты понял, такого зухтера из лавки незаметно, ну, внедрится он в казарму, присосется и живет — на Стражу ходит, аразов шмонает, трофеи копит, потребляет по маленькой. А сам, внедряк, смотрит — эка исполняется долг. Которые влипли, которые замарались… А потом ка-ак вставит фитиля! Полхевры — в резерв! Взыщет по полной!..
Заинтересовавшись, я стал расспрашивать Нисима-художника. Вырисовывалась картина. Охрана Стражи не являлась, насколько я понял, обычным ведомством, а была чем-то вроде тайного ордена ревнителей Республики. Такие курчавые всадники, защитники уставных идеалов. Поддержатели кудрявого порядка. Матерые асы-сикарии, что не пыряют, а на нож насаживают. Оберегатели традиций, дисциплинки, здравого смысла. Чтоб в сале дух не угасал, чтоб цепко меч рука держала. Затешется Хранитель в гарнизон и давай примечать. Кто хорошо себя ведет — того хвалят (подробности не даны, но очевидны). Кто нерадив — тому делают замечания и тот страдает («Хочешь, похоже изображу на холсте графически, утыкаю?» — предложил Нисим. «Нет», — ответил я.).
Напоследок я спросил:
— Нисим, а вот как отличить Хранителя?
— Говорят, у них уши шевелятся…
Наслушавшись Нисимовых басен, я не то чтобы напугался, но — задумался. Ходят меж нас, прислушиваются к дыханию… Не мешает выявить. Первое, что приходило на ум, это то, что тайное учение — хранителианство — давно нечувствительно охватило всех, заполонило казарму. И бесполезно искать Хранителя, и спрашивать, ибо все окрест уже Хранители в сердце своем. Все-таки я приглядываюсь к ближайшим. Вот, например, Марк — явный Хранитель. Гневен. Республику обожает, Мудрецов превозносит, аразов готов живьем съесть (они в него как-то гвоздем нарубленным кинули и попали). Подмывало спросить про Марка напрямик у Матвея, да вдруг сам умеренный Матвей — Хранитель?! Неудобно получится. Зато Яша Без — уж точно не он. Неуклюжий, трепещущий, прославленный своей осторожностью. Сугубо робкая душа. Озирается, моргает, беспомощно широко улыбается, обнажая десны. Возится неустанно, аккуратист. Личное оружие, автомат-пищаль «кузя» у него всегда тряпочкой протерт, блестит. Боек сточен тщательно, как положено, диск с пистонами накрепко приклеен. Служил на Севере, в Берманграде, где проходит защитная Стена, любит вспоминать о тамошнем озере — красотища, тишь, камыши, рыбешка восходит, луна плещет… Созерцатель, глядь! Хотя вот из таких-то… Глаза боятся, а уши шевелятся! А ну их к Храму всех!
Читать дальше