Дэвид Николс - Вопрос на десять баллов

Покупка уцененной еды не такое уж и простое занятие. Мятые консервные банки, как правило, большой угрозы не представляют, а вот «свежие» продукты – это сплошное минное поле. Есть общее правило: сумма скидки на продукт прямо пропорциональна опасности его потребления, поэтому весь фокус в том, чтобы совершить выгодную покупку, не травмировав при этом желудок: вшивая скидка в 10 пенсов за фунт сине-серого бифштекса для жарки явно не стоит риска, а вот целый цыпленок за 25 пенсов – это уже повод испытать судьбу. Да, кстати, говядина и кура, как правило, безопаснее свинины и рыбы. Старая свинина никого не порадует, в то время как в случае со старой говядиной можно тешить себя мыслью, что она не «протухшая», а всего лишь «заветренная». То же самое относится и к переперченным продуктам: они не «испорченные», они «острые». Именно по этой причине во многие продукты, продающиеся со скидкой, добавляют карри.

В мини-маркете мы с пожилой леди с усами как у Сапаты [67] Эмилиано Сапата Салазар – предводитель мексиканской революции 1910 года. настороженно присматриваемся друг к другу, стоя у холодильника. Рождество было совсем недавно, и здесь уже разложены трупики индеек, а также нога ягненка, которая выглядит так, словно вот-вот выскочит из холодильника и сама поскачет на ферму. Как всегда, зрелище удручающее, поэтому я закупаю рис карри быстрого приготовления фирмы «Веста» (скидка 75 пенсов) и в качестве подарка себе любимому – коробку «Несквика» со вкусом банана и пинту молока.

Но эйфория моя длится недолго. Вернувшись в общагу, выпив немного «Несквика», вскипятив чайник, растворив желтый порошок, пахнущий карри, в миске и съев получившееся блюдо, я чувствую себя Робинзоном Крузо. Дом пуст, за окном идет дождь, переносной телик Джоша заперт в его шкафу, и вдруг становится ясно, что так называемые лучшие годы моей жизни никогда не настанут.

Очнись, тюфяк. Сделай же что-нибудь.

Я краду немного мелочи из копилки в комнате Джоша и складываю монетки столбиком на телефоне-автомате в коридоре.

Но кому звонить? Прикидываю, не позвонить ли одному парню по имени Винс, с которым я встречался на вечеринке, но я не хочу сидеть в пабе на пару с еще одним парнем, к тому же у меня нет его телефона, я не могу вспомнить, какая у него фамилия и где он живет, да и вообще я его почти не знаю. Люси Чан у себя в Миннеаполисе, к тому же она считает меня расистом. Колин Пейджетт все еще болеет гепатитом. Я почти набираю номер Патрика, но вспоминаю, что он мне совсем не нравится. Наконец я решаю позвонить Ребекке Эпштейн, потому что она студентка юридического факультета, а юриспруденция – достойный предмет, к тому же велика вероятность того, что она сейчас занята учебой.

Она живет в Кенвуд-Манор, в том же коридоре, что и Алиса, так что номер у меня есть. Примерно через двадцать гудков мне отвечает голос с акцентом жительницы Глазго.

– Привет, это Ребекка?

– Да-а-а-а-а?..

– Это Брайан.

Пауза.

– Брайан Джексон, – напоминаю я.

– Я знаю, какой Брайан. Ты чё там делаешь?

– Скучаю, вот и все.

– Боже, я тоже. – Еще одна пауза. – Ну и?..

– Я вот что хотел спросить: ты что сегодня вечером делаешь?

– Жду, пока ты позвонишь, что же еще. Это что, свидание? – спрашивает она таким тоном, словно говорит: «Это что, дерьмо?»

– Боже, нет. Просто хотел узнать, не хочешь ли ты сходить в кино или еще куда-нибудь. В «Артсе» показывают «Евангелие от Матфея» Пазолини.

– А можем посмотреть и что-нибудь приятное…

– В «Эй-Би-Си» идут «Огни святого Эльма».

– Это будут «Огни святого Эльма» Пазолини?

– В «Одеоне» – «Назад в будущее».

– Тебе сколько лет?..

– «Кокон» в «Эй-Би-Си».

– Господи помилуй…

– Ты очень упрямая, тебе не кажется?

– Знаю. Жуть, правда? Ты уверен, что настроен на работу, Брайан?

– Думаю, да. А что ты собираешься делать?

– Выпивка есть?

– Целых двенадцать галлонов. Только это домашнее пиво.

– Ну, я не из привередливых. Ты живешь в Ричмонд-хаус?

– Ага.

– Отлично, буду у тебя через полчаса.

Она вешает трубку, и я вдруг понимаю, что испугался.

Через сорок минут Ребекка сидит на моей кровати, пьет домашнее пиво и смеется надо мной. Как всегда, она одета в свою обычную одежду, которая действительно имеет вид униформы: черные ботинки «Доктор Мартенс», толстые черные колготки под темно-синей джинсовой юбкой, черный джемпер с вырезом мысом под черным виниловым пиджаком военного образца с поясом – Ребекку без этого мундира я еще не видал. Ее короткие волосы блестят от геля и немного начесаны, небольшая маслянистая челка торчит из-под черной остроконечной кепки вроде тех, что носят рабочие. Такое впечатление, что все, что на ней надето, должно напоминать о долгой традиции тяжелого ручного труда, что не может не удивлять, потому что, насколько я помню, ее мама – скульптор по керамике, а папа – педиатр-консультант. На самом деле единственная уступка Ребекки общепринятым правилам демонстрации признаков женственности – это толстый слой блестящей рубиново-красной помады на губах и огромное количество густой туши, отчего вид у нее пугающий и привлекательный одновременно, словно у члена голливудского крыла банды Баадер—Майнхоф. Она даже курит, как кинозвезда, Бетт Девис или еще кто-нибудь, но как кинозвезда, которая сама сворачивает себе самокрутки. Ну, как бы там ни было, сегодня вечером она выглядит немного привлекательнее, чем обычно, и я замечаю, что меня волнует, не приложила ли она к этому определенных усилий.