Ярослав Ратушный - Юдифь и олигофрен

— Они бы оторвали вам голову за такие слова, — сказал я и машинально отметил, что образ отделенной от туловища головы становится моей навязчивой идеей.

— Надеюсь, теперь вы понимаете, что мифы повествуют о непрерывном творении мира, который развивается, погибает и возрождается вновь? — терпеливо спросил хозяин, не обратив внимания на мою иронию. — Южноамериканские индейцы понимали создание земли как переход явлений в свою противоположность, Появлению нынешнего мира предшествовала космическая катастрофа, уничтожившая более древний мир, в результате которой небо и земля поменялись местами. Идентичная мысль выражена в многочисленных мифах о двуполых и бесполых существах. Космос способен принять вид человека, если человек готов осознать себя космосом.

— Что вы все время на какую-то тайную космогонию намекаете? — довольно запальчиво спросил я, забыв, что человек, совершивший с удивительной легкостью метаморфозу из мафиозного авторитета в шумерского жреца, должен быть крайне опасен. — Может быть, вы знаете, что было раньше: курица или яйцо?

— Древние люди признавали только одну форму существования мира, поэтому не отличали космос от хаоса и не задумывались о приоритете курицы над яйцом, — ответил Омар. — Космос упорядочен изначально. Море может штормить, а может и покоиться. Только глупцы станут утверждать, что море — это штиль, а шторм — нечто противоположное не только штилю, но и всему морю. Относительно космоса могу сказать, что он возникает из хаоса и противостоит ему только в человеческом сознании, которое воспринимает как хаос все неосознанное. Сознание нужно, дорогой мой, гармонизировать, а космос упорядочен изначально.

— В вас много ложного «я», — сказал я и заметил, что хозяин сильно побледнел, услышав эту многозначительную, но малозначащую для меня фразу. Повисла долгая пауза. Затем Омар поднялся и молча направился в дом. Возле двери он обернулся и едва заметно кивнул Иде, которая быстро пошла за ним.

— Зачем ты обидел такого хорошего человека? — укоризненно спросил Камаз.

— Что теперь делать? — спросил я по-русски просто. Действительно, нехорошо получилось. Мне оказали гостеприимство, а я отплатил черной неблагодарностью, уязвленный столь явной демонстрацией интеллектуального превосходства.

— Тебе скажут что делать, — ответил Белаз таким зловещим голосом, что я невольно содрогнулся, вспомнив, что нахожусь в мафиозном логове, где человеческую жизнь может прервать одна неправильно сказанная фраза. Омару достаточно кивнуть головой, чтобы хищные птицы обгладывали мои кости на дне недоступного ущелья. Я вообразил эту безрадостную верещагинскую картину и сразу почувствовал недостаток воздуха и стеснение в груди. Какой идиот! Так бездарно и глупо погибнуть из-за инфантильной привычки возражать людям, имеющим власть.

Я покосился на потенциальных палачей, они сидели спокойно и неподвижно, ожидая команды. Это была расслабленность хищников перед прыжком. Надеюсь, моя смерть будет без муки. Профессионалы должны не больно зарезать. Возможно, Ида уговорит своего зловещего дядю сохранить мою жизнь. Впрочем, вопросы жизни и смерти решаются на небесах и не должны зависеть от череды нелепых случайностей. С другой стороны, все происшедшее со мной в последнее время могло быть не случайным, а закономерным, имеющим только одну цель — заманить меня в логово Омара, чтобы исполнить вынесенный на небесах приговор. Зачем такие сложности? Достаточно закупорить один сосудик. Однако не мне судить о деятельности небесной канцелярии. Должно же быть какое-то разнообразие.

Ожидание становилось мучительным. Вспомнился лес, где я превратился в волка. Но тогда метаморфоза произошла непроизвольно, независимо от моего желания, словно во сне. А разве это не был сон? Неужели я хоть на миг допускаю, что действительно превратился в вурдалака? Хорошенькое дело. А в принципе было бы здорово обернуться волком, загрызть ассирийцев, загнать Омара под кровать, затем, не меняя облика, изнасиловать Иду и убежать в горы.

— Много в наших горах развелось нечисти в последнее время, — грустно сказал Камаз, словно прочитав мои мысли. — Вчера, например, я убил лесного человека.

— А шкура где? — недоверчиво спросил Белаз.

— Как можно с человека снять шкуру?

— Так он же лесной! Ты же сам говорил, что его тело покрыто густой щетиной, а на груди острый топорообразный выступ.

— Это верно, — вздохнул Камаз, — зато у него глаза и нос, как у людей. А хитрый какой! Я его три дня выслеживал. Он, наверное, думал, что на меня охотился, а на самом деле — я на него.